Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

поведением нарушало устоявшиеся в обществе нормы и угрожало социальному порядку. Сицилийские горожане придавали большое значение поддержанию в обществе образа самодисциплины, сдержанных эмоций и культивируемой непринужденности, и считали буйное поведение предосудительным и отвратительным. Но плотная крышка, закрывающая котел повседневных страстей иногда слетала и вызывала именно те внезапные вспышки ярости, которые обрушивались на города в тяжелые времена. Взрывное и спонтанное насилие восстания во время вечерни в Пасхальное воскресенье 1282 года, лишь самый известный пример этого явления. Внезапные бунты, сотрясавшие города с 1321 года, менее известны, но в итоге оказались более пагубными.

Интересно, что многие из этих событий ассоциировались в сознании сицилийцев с женщинами. Будучи сами созданиями страстными и причиной страсти других, женщины занимали важное место в мировоззрении этого общества. Бунт во время вечерни вспыхнул после того, как один анжуйский солдат оскорбил честь сицилийской женщины, направлявшейся в церковь (в зависимости от источника, он либо изнасиловал ее, либо попытался это сделать). В течение нескольких часов почти все французы в Палермо были мертвы, а через неделю восстание охватило все королевство. Мятеж Джованни Кьяромонте, к которому так быстро присоединились многие недовольные бароны, оправдывался тем, что Франческо Вентимилья отрекся от его сестры и тем самым нанес бесчестье его семье. Судя по посвящениям церквей и аббатств, средневековые сицилийцы почитали гораздо больше святых женщин, чем в большинстве других стран, и большинство из них были мученицами, погибшими в результате эротических, политических или религиозных страстей, которыми они спровоцировали своих убийц. Свадеб, очевидно, боялись так же сильно, как и их праздновали, поскольку они могли привлечь и взбудоражить толпу, а освещенные факелами процессии из дома в церковь и обратно, а также бдение снаружи дома во время консумации брака — все это торжественно подтверждало овладевание мужчиной женской страсти. И, пожалуй, самое поразительное то, что женщины ассоциировались с эмоциональными вспышками буйства в связи с популярными посмертными ритуалами, возглавляемыми женщинами-плакальщицами или reputatrices, которые организовывали и возглавляли ripitu. Правительство опасалось их, и уже в 1309 году, постановило, что "ни одна женщина не должна осмеливаться сопровождать или следовать за похоронной процессией, несущей тела умерших, будь то в церковь или на кладбище, независимо от того, насколько тесно покойный был связан с ней кровью или привязанностью", опасаясь, что это может вызвать массовые излияния горя, ярости и отчаяния[605]. Мистическая сила этих женщин восходит к древнеримским временам и к певицам, исполняющим панихиду, о которых упоминали Цицерон и Гораций[606]. Их способность сводить толпы людей с ума от горя и до сих пор не подвергается сомнению. "Поскольку причитания, мольбы и песнопения, произносимые женщинами от имени умерших, повергают души присутствующих в печаль и подталкивают их к оскорблению Творца, мы запрещаем этим плакальщицам присутствовать на всех похоронах, равно как и всем другим женщинам, занимающимся их делом; они не могут появляться ни в домах, ни в церквях, ни на кладбищах… не могут звонить в колокола, бить в барабаны или играть на любых других инструментах, с помощью которых их искусство приводит людей как в состояние радости, так и в состояние печали". Эти плакальщики, несмотря на свое древнее происхождение, очевидно, были связаны или считались связанными с евангелическим движением, поскольку закон добавлял, что им не избежать расплаты за свои деяния "из-за почитания бедности". В случае нарушения запрета их должны были с позором провести по улицам города и избить палками[607].

Если эмоциональная сила женщин представляла столь серьезную опасность для общества, то лучше было запретить им участвовать в мероприятиях, которые могли бы возбудить и взбунтовать толпу. Поэтому всем сицилийским женщинам, независимо от того, были ли они плакальщицами или нет, было запрещено оплакивать своих умерших в любой церкви или у могилы в любой праздничный день, "независимо от того, насколько тесно покойный был связан с ней кровью или привязанностью"[608]. И им разрешалось носить траурные одежды только по случаю смерти мужа[609]. Эта ассоциация женщин с трауром и смертью, с неконтролируемыми эмоциями и своего рода искусительной истерией, согласовалась с учениями евангелистов о приближающемся апокалипсисе и необходимости срочности реформ, направленных на спасение королевства и всего христианства от духовной гнили, которая ему угрожала. Но эти запреты в отношении женщин также позволяют предположить, что смертность в королевстве, особенно в городах, росла уже в 1309 году, поскольку крайне маловероятно, что такие суровые меры были бы разработаны и введены в действие (как и закон о свадьбах, который противоречил вековым народным традициям) если бы в них не возникла сильная потребность.

Но что стало причиной такой смертности? До 1311 года не было крупных продовольственных кризисов, а война с Неаполем возобновилась только в 1312 году. Нападения пиратов на портовые города вряд ли могли стать причиной стольких смертей, ведь даже такие жестокие люди, как Бернат де Сарриа и Беренгер Виларегут, убили не более нескольких человек. Несомненно, некоторые из женщин оплакивали погибших членов Каталонской компании, которая как раз в то время обосновалась в Ахайе и поскольку Компания ужесточила свои связи с Сицилией, весь масштаб ее потерь за эти годы, вероятно, стал известен только тогда. Но даже в этом случае речь идет максимум о нескольких сотнях погибших. Вместо этого рост смертности, скорее всего, был результатом демографического сдвига. Крестьяне, согнанные с земли или добровольно бежавшие с нее, устремились в города домена, чтобы постараться начать новую жизнь, и тем самым создали непосильное бремя на ресурсы неподготовленных к этому муниципалитетов. Несмотря на навыки, которыми обладали мигрировавшие торговцы и ремесленники, особенно те, кто совершил трудный переход на восток из Валь-ди-Мазара, интеграция в новые сообщества не могла быть легкой, учитывая различия в торговой практике и рыночной структуре восточных валли. Не стоит забывать и о трудностях культурной дислокации: укоренившееся недоверие многих сицилийцев к чужакам усугублялось простой, но существенной проблемой существования диалектов языка. В городе Рагуза, например, в пределах его стен говорили на трех разных диалектах, что наверняка затрудняло адаптацию новоприбывших жителей. Неизбежно возникала безработица, а увеличение городских трудовых резервов приводило к снижению заработной платы и формированию толп городской бедноты, которые становились питательной средой для проповедников, а затем и вербовщиков в банды. По мере того как городские улицы заполнялись бедняками, росло отчаяние большинства и в тоже время процветание меньшинства. Недовольство против богатых, особенно против богатых каталонцев, пизанцев, генуэзцев и флорентийцев наряжавшихся в тонкие шелка из года в год нарастало. Голод и болезни только усугубляли ситуацию.

В этой тревожной атмосфере женщины, получившие какую-либо собственность, будь то от умерших мужей или отцов, становились объектами пылких ухажеров и злоумышленников. Некоторые женщины, как, например, молодая вдова Изабелла ди Федерико из Палермо, обнаружили, что их тела стали предметов тяжб о наследстве. Когда муж Изабеллы умер в конце 1320 года, она была беременна их первым ребенком, но ее деверь Бернардо ди Федерико отнесся