Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

к этому с подозрением. Опасаясь, что Изабелла лукавит, или, что еще хуже, что она может внезапно забеременеть от другого, чтобы сохранить наследство мужа под своим контролем, Бернардо подал прошение в муниципалитет, чтобы заставить Изабеллу пройти осмотр у четырех назначенных судом повитух. Когда повитухи подтвердили, что Изабелла действительно беременна и находится уже на шестом месяце, дело, казалось бы, было решено. Но когда срок беременности подошел к концу, тяжба приняла подозрительный оборот. 28 февраля 1321 года Бернардо снова обратился в суд, на этот раз с просьбой заставить Изабеллу, находившуюся на девятом месяце, покинуть собственный дом и поселиться у другой женщины по имени Фиа Мурчио, которая, предположительно, будет заботиться о ней и ребенке. Изабелла с недоверием отнеслась к этой странной просьбе. Наследства, полученного от мужа, конечно, хватало, чтобы позволить себе внимание повитухи и пару слуг для помощи в первые месяцы после рождения ребенка, так что новое прошение Бернардо не могло быть основано на альтруизме. Она опасалась, что Фиа Мурчио нанята Бернардо и замышляет убить ребенка (Фиа описана только как "вдова", но не как повитуха). Несмотря на постановление суда переехать в дом Фиа, Изабелла отказалась, заявив, что останется в собственном доме до тех пор, пока не родится ребенок, после чего сама решит, где ей жить. В ее положении Изабеллу нельзя было принудить физически. Тем не менее ей пришлось вынести оскорбление, приняв назначенного судом нотариуса, некоего Маттео де Нотарио, в качестве "хранителя ее чрева" до тех пор, пока она не родит[610].

Изучение жизни сицилийских женщин в эпоху позднего Средневековья только началось. Конечно, они оставили по себе мало документов, но и того, что осталось, достаточно, чтобы убедиться в том, что такое исследование возможно и целесообразно. Как мы пытаемся показать на этих страницах, они играли в жизни королевства важную роль, которая до сих пор не оценена и не понята. Возможно, для историков это будет не слишком увлекательной темой, поскольку женщины Сицилии в эпоху Федериго были скорее статистами, чем актерами, но, рассматривая силы, которые формировали и контролировали жизни женщин, мы можем понять диапазон и мощь сил, которые расшатывали сицилийский социум. Драматическая повсеместность вдовства, борьба за контроль над женским наследством, популярность и одновременно ужас перед апокалиптическими плакальщицами — все это свидетельствует об отчаянных условиях, в которых находилось королевство, и об отчаянных средствах, которые оно искало для решения проблем.

Заключение

Можно ли было что-то сделать, чтобы избежать социального и экономического упадка? Конечно, когда Федериго только взошел на трон, проблемы, стоявшие перед островом, были велики, но ситуация вряд ли была безнадежной. Именно постоянная надежда на будущее привела к окончанию войны и вдохновила на подъем в годы после заключения мира. В некотором смысле это десятилетие стало кульминацией не только царствования Федериго, но и всей средневековой эпохи для Сицилии, поскольку это было время величайших достижений местных жителей в торговле, духовном обновлении, общественном строительстве, военной силе и элементарном образовании. Романтизированная нормандская эпоха, напротив, достигла большей своей части своей славы (которая, впрочем, ограничивалась королевским двором) за счет привнесения того, что было достигнуто в других странах. Остров в первое десятилетие после заключения мира охватили надежды на лучшую жизнь и уверенность в будущем. Как оказалось, надежды были оправданными, но не уверенность. Совпадение политических, экономических и религиозных катастроф в 1311–1314 годах перевернуло ход событий и обнажило все слабые места сицилийской жизни.

То, что случилось с Сицилией, невозможно объяснить одной причиной. Разрушение королевства в первой трети XIV века происходило так неумолимо и в таких масштабах, что для его объяснения нужно искать либо единое катастрофическое событие, внезапно и необратимо изменившее все (что-то вроде турецкого завоевания Анатолии в Малой Азии), либо целую цепь врожденных местных проблем, сплетение линий разлома в самой структуре общества, которые не позволили ему адаптироваться к стоящим перед ним задачам. Для многих комментаторов, начиная с XIV века и до наших дней, от Николо Специале до Бенедетто Кроче и его учеников, только Война Сицилийской вечерни является ответом на все вопросы, по их мнению это была катастрофа, которая изменила все в жизни сицилийцев и положила начало упадку, от которого остров так и не оправился. Как писал Специале, Сицилия превратилась в страну с "изобилием зерна и многих других фруктов, которые вывозят с ее берегов иностранные купцы и продают по ужасающе высоким ценам… стала (королевством), на которое нападают чужеземные короли и принцы… изрезанным ранами войны телом… желанным для людей из самых отдаленных земель. И по этой причине это земля, взращенная в бедствиях и раздорах войны, где мир и покой уже давно неизвестны". Вера в решающее значение Войны Сицилийской вечерни лежит в основе мышления экономистов-"дуалистов", для которых Сицилия без ее полуостровных территорий была нежизнеспособным обществом, обреченным на крах.

Но война с Неаполем, при всей ее суровости, вряд ли может быть повинна во всем, что пошло не так, или просто уже было не так, в сицилийской жизни. Об этом свидетельствует восстановление после мира в Кальтабеллотте. Война, например, неизбежно обострила, углубила и разожгла этническую ненависть, но не обязательно стала ее причиной. У фанатизма и ксенофобии была своя предыстория. Война также не является достаточным объяснением экономических проблем королевства. Торговля Валь-Демоне с Калабрией, которая долгое время считалась столь важной, продолжалась, и после перерыва 1282 года, в течение всего периода царствования Федериго и внесла значительный вклад в благосостояние Мессины. Более того, все, что было потеряно в торговле с полуостровом, было с лихвой восполнено торговыми связями с Каталонией, Тунисом (долгое время являвшимся самым важным потребителем сицилийской пшеницы) и, по крайней мере, временно с Афинами и остатками Византии. Плакальщицы долгое время поминали постоянный вред, наносимый экономике вездесущим присутствием иностранных купцов и их всемогущим контролем над экспортом, но иностранный контроль над международной торговлей, хотя он, несомненно, мог обогатить иностранца, не обязательно означал обнищание местного населения. Внутренняя экономика Сицилии всегда была более важна для ее общего благосостояния, чем заморская торговля, а конфликт с анжуйцами повлиял на внутреннюю торговлю лишь незначительно.

Более того, как наиболее убедительно показал Эпштейн, экономика Сицилии в поразительной степени восстановилась в XV веке, когда королевство все еще находилось или снова находилось под властью Арагона-Каталонии: население возросло, производство расширилось и диверсифицировалось, кредитные и рыночные структуры стали более совершенными, зарплаты выросли, а цены стабилизировались. Если бы Война Сицилийской вечерни стала причиной необратимой гибели, которую многие ей приписывают, такое восстановление было бы трудно объяснить. Эпштейн, конечно, объясняет это восстановление тем, что война не имела большого значения для долгосрочного развития Сицилии, и, что местная экономика, если рассматривать ее с точки зрения внутренней, а не внешней торговли, обладала до сих пор