Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 - Литературно-художественный журнал

Он предлагает ей «выкарабкиваться из-под этой дряни… на свет обыкновенных человеческих отношений», то есть цепляет ее за надежду на женское счастье. Поэтому как неловкость описан момент расчета, предоплаты за услуги. Затем от предвкушения приятного герой приходит к разочарованию. Пассаж о том, зачем же мужчины и женщины соединяют части тела, ведь всё равно их ждет крушение надежд, звучит как-то по-детски и даже слегка комично. Зато достигает нужного смыслового эффекта: контраст физического и душевного общения. Грубые телесные номинации или предметные, механистические сравнения (надвигающиеся друг на друга галеры) перечеркивают эстетическое любование новой женщиной, уточняют разные форматы сближения полов и трагический разрыв в сознании героя.

Интим с незнакомкой не принес ему должного удовлетворения, и, хотя он называет ее «не падшей, а классной», ему неприятны ее назойливые поцелуи. У нее своя судьба, к которой герой не имеет отношения, хотя и вытаскивает из нее откровенные разговоры. Почему же он, как Холден из романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи», не мог ограничиться просто разговорами по душам? Да потому что ему нужно было пройти весь цикл своей модели полового партнерства: сначала возвысить (ее и себя), наделить надеждой (ее и себя), а потом сбросить с высоты, унизить, оскорбить – ее, не себя. Он отталкивается, отворачивается и возвышается, чтобы не дать себе втянуться в эти отношения, чтобы уйти в свою раковину, потому что «мой дом – моя крепость», потому что это глупость – любить одну, когда ты молод, а на свете так много красивых, непознанных женщин, а ты – мечта каждой из них, и тебя ждет море любви, бесконечное снятие пенок, биение сердца и сладость первых шагов… Ему нужно было убедить себя в том, что он еще способен нравиться женщинам (хотя это странно звучит в отношениях с девушкой за деньги), но ему хочется думать, что она влюблена и он «переспал с ней из жалости». Ведь нарцисс всегда дарит себя, даже если платит за это сам. Не это ли стало причиной его разрыва с возлюбленной, которая покончила с собой, возможно, не выдержав очередного крушения надежд?

Сам себе герой кажется цельным и логичным, но со стороны понятно, как у него в душе всё спутанно, расхристанно и плохо. Недаром по жанру это «история с вариациями». (Я бы даже сказала, что местами излишне затянутая, с избыточными пояснениями.) То он восхваляет значимость любви невечной, любви для соединения без обязательств, то уверяет читателя, что у него в будущем возможны любимая жена и сын, которые спросят, любил ли он кого-нибудь в жизни (!), то утверждает свое одиночество, свою «нелюбовь» как основной принцип бытия. А порой даже кажется, что на наших глазах некто признается в совершенном моральном преступлении.

Любовь для него – это война, где нужно то обороняться, то одержать победу, причем проигрывает в этой войне тот, кто первым признается в своей симпатии, в глубокой заинтересованности, то есть любящий. Любящая душа, даже живущая в отдалении, создает условие для самоутверждения. Ведь нарцисс не способен связываться со своим глубинным «я» без демонстрации или проявления любви к нему. Внутри он холоден, пуст, с каменным сердцем. Лишившись возлюбленной, он стал слаб, сентиментален, беззащитен, как черепаха без панциря, улитка без домика. Проиграв заново сценарий «нелюбви», пусть даже на такой девушке – с иммунитетом на обиды и оскорбления, он вернулся в свое глубинное «я», обрел панцирь-домик. Рассказ начинается и заканчивается местоимением «я», но в результате последнее «я» оказалось ниже первоначального: один на острове – один на дне.

В целом рассказ «О нелюбви» обнаруживает несколько аллюзий к произведениям разных стилей. Пассаж об «упущенных возможностях» в начале текста точно соответствует подобному рассуждению о «несбывшемся» в начале романа А. Грина «Бегущая по волнам», из него же – две взаимосвязанные девушки, где одна указывает на другую. Но у И. Абузярова всё гораздо трагичней: Фрэзи Грант утонула, Гарвей – жесток и холоден, драматично осознает свое одиночество. Есть тут легкий намек на рассказ «Долгое ночное плаванье» М. Павича, где жертва мужской жестокости вступает с клиентами в отношения «только по любви», в результате чего тоже погибает. Горькая исповедь.

Примечания

1

Си́ддхи – сверхъестественные силы, способность творить чудеса. Сиддхами также называют великих йогинов.

2

Привет, Ричард, отличные новости! Как я рад слышать это от тебя. (Пер. с англ. яз.)

3

Современный человек выставляет снимки любимых на телефонный экран или держит фото в рамке на столе в кабинете. До изобретения фотографии портреты дорогих людей приходилось заказывать живописцам. Часто роль такой светской иконы играл портрет монарха. Приснопамятный чиновник граф Аракчеев (он, конечно, появляется в «Войне и мире», холодно принимает князя Андрея) перед смертью не мог наглядеться на портрет своего патрона Александра Первого. А, например, профессор А. Никитенко (1805–1877), получив 5 марта 1862 года манифест о свободе крестьян, торжественно зачел его своей жене и детям под портретом Александра Второго. Никитенко вошел в историю русской литературы как цензор, дозволивший к печати «Мертвые души» Гоголя и дважды лишавшийся свободы, пусть и ненадолго, за свои недостаточно строгие взгляды. В 1833 году он провел восемь суток на гауптвахте за одобрение стихотворения Гюго, в котором француз ставил женский поцелуй выше королевской короны, а в 1842-м – еще одну ночь, пропустив в журнал повесть П. Эфебовского «Гувернантка», где заметили насмешку над фельдъегерями (государственные почтальоны, формально «силовики»).

4

Таким способом образовывались на Руси фамилии незаконных отпрысков: Бецкой – потомок Трубецкого, Пнин – Репнина и т. д. Были и другие варианты искусственных фамилий. По географическим названиям (род Софьи Перовской, участницы убийства Александра Второго, – незаконная ветвь старинного рода Разумовских, фамилию получил от названия имения Перово; сын Екатерины Второй от Григория Орлова стал Бобринским – от имения Бобрики). От имени отца (у фаворита Екатерины Платона Зубова был внебрачный сын Платонов). И даже анаграмматические, созданные перебуториванием букв в исходной фамилии (Луначарские таким образом произошли от Чарналуских, известный архитектор Ропет – от Петрова).

5

Вейнкарт будто бы мог присочинить, мстя Ланскому за то, что тот в какой-то момент предпочел ему, инородцу, русского врача Соболевского: само по себе предположение о таком мотиве много говорит о нравах.

6

У Владимира Набокова, пытливого ученика Толстого, в рассказе «Волшебник» (1939) измышлена ситуация, когда герою нужно жениться на одновременно немолодой и