Бог и сатана. Борьба продолжается - Франсуа Брюн

Если они не похожи друг на друга, значит, они формировались при разных обстоятельствах. Лицо на плащанице было обрамлено деревянной рамкой и длинным чепцом, который одновременно служил подбородником. Судя по лицу на плате из Маноппелло ни о чем таком говорить нельзя, и тем не менее он наверняка тоже как-то связан с крестными страданиями Иисуса.

На четвертом симпозиуме CIELT отец Андреас Реш, основатель и руководитель Исследовательского института в Инсбурке, сделал важный доклад, в котором на конкретном материале показал полное совпадение двух изображений лица — на плащанице и на плате из Маноппелло. Продемонстрированные соответствия столь разительны, что у него больше не остается никаких сомнений: в основе обоих изображений — одно и то же лицо (443).

Но о каком Христе тогда идет речь: о воскресающем или воскресшем? Понятно, что «духовное» тело Иисуса, тело, «преисполненное славы», ускользает от нашего земного измерения, но когда Христос желал этого, он являл себя вполне конкретно, например, позволив апостолу Фоме вложить персты в его рану на боку или вкушая рыбу, которую ему предложили апостолы. Нельзя ли предположить, что, уже воскреснув, Христос мог запечатлеть свой лик на каком-нибудь плате, который ему дали? А может, такое изображение появилось даже без его присутствия?

Тогда это в какой-то мере походило бы на то, что произошло в Гуаделупе, в Мексике. Явившись несколько раз одному бедному индейцу (как Христос — апостолам), Богоматерь Мария затем оставила свое изображение на ткани, причем в момент его формирования ее саму никто не видел. Правда, здесь речь идет о совершенно фантастическом, просто ошеломляющем чуде, которому в другой своей книге я посвятил целое исследование (444). Как часто бывает в таких случаях, это необычайное чудо вызвало полемику: одни его признавали, другие отвергали ― как в Церкви, так и в науке. Надо сказать, что в обеих тканях есть много таинственного, что странным образом совпадает.

Вполне возможно, что однажды, когда раскроется характер взаимодействия наших земных законов с теми силами, которые приходят из иных измерений, механизм формирования этого изображения станет понятен (как и всего другого, что касается крестных страданий Христа). Когда мы лучше поймем природу этого взаимодействия (даже вне религиозного контекста), оно, наверное, перестанет быть непостижимым и чарующим чудом. И тем не менее (надо ли еще раз повторять очевидное?) непреложным останется одно: удивительная цепь редчайших явлений, поразительное сцепление совершенно исключительных обстоятельств, которое мы наблюдали, по-прежнему пребудет потрясающим знамением, необычайным чудом.

Ланчанское чудо

Мы уже видели, как некоторые мистики по Божьему произволению могли воссоздавать Христовы страдания — вплоть до появления стигматов на теле. Но Христос оставил нам и другую возможность приобщиться к тайне нашего спасения: участвовать в литургическом совершении его жертвы и воскресения, актуализируя всю его жизнь вплоть до возвращения во славе, даруемого таинством евхаристии. Когда он сказал, что дарует нам свою плоть, дабы мы вкушали ее, и свою кровь, чтобы мы ее пили, многие ученики, решив, что это слишком тяжело для их разумения, оставили его. «Я — хлеб живый, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который я дам, есть плоть моя, которую я отдам за жизнь мира… Истинно, истинно говорю вам: если вы не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день; ибо плоть моя истинно есть пища и кровь моя истинно есть питие; ядущий мою плоть и пиющий мою кровь пребывает во мне и я в нем… Многие из учеников его, слыша то, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать?» (445).

За возвещением следует осуществление: «Приимите, ядите: сие есть тело мое» и «приимите и пейте: сие есть кровь моя».

Христос не оставил нам богословского трактата, в котором говорилось бы, как именно надо понимать его слова и каким образом возможно то, о чем он сказал. Все теории о том, как в момент освящения Святых Даров субстанция хлеба упраздняется и замещается субстанцией Христова Тела, а субстанция вина, в свою очередь, тоже упраздняется и ей на смену приходит Кровь Христа, — все это не что иное, как досадные бредни. Но, с другой стороны, не стоит и сводить слова Христа к простым символам. Я предпочитаю формулу, принятую у православных. Ее можно резюмировать следующим образом: так как освященная просфора или облатка сохраняет свою форму, вес, цвет и вкус, значит, передо мной именно хлеб (и исследование под микроскопом или химический анализ это подтверждают). Но в то же время я говорю, что этот хлеб стал Христовым Телом. Как? Не знаю. Это ведомо одному лишь Богу!

Здесь мы не станем вдаваться в подробности — это не цель нашей книги. Очевидно, когда Христос пребывал на земле, его тело постоянно изменялось: на уровне молекул, а еще быстрее — на уровне частиц. Сейчас оно пребывает во славе и больше не подчиняется непреложным законам. Впрочем, я не уверен, что такие рассуждения нам очень помогут: я считаю, что лучше относиться к этой тайне с почтением.

Однако иногда Богу угодно через какое-нибудь чудо дать нам знак его «реального присутствия» в Святых Дарах, и одним из таких чудес является, конечно же, чудо, свершившееся в VIII веке в маленьком итальянском городе Ланчано (446).

Предание гласит, что оно произошло в небольшой церкви, освященной в честь святых Легонтия и Домициана, христианских мучеников, почивших в провинции Кьети, в Абруццо. Эта церковь находилась примерно в трех километрах от города Ансанум, который в начале XIII века стал Ланцанумом. На его гербе изображено копье ― в знак того, что его жители участвовали в крестовом походе за освобождение гроба Господня, но прежде всего как напоминание о римском сотнике Лонгине, который своим копьем пронзил бок Иисуса после его смерти: считалось, что он был уроженцем города Ланчано. Город был разрушен, а потом восстановлен, и средоточием восстановления стала эта старинная церковь и монастырь. Позднее на этом же месте выстроили другую церковь, освященную в честь святого Франциска, но в VIII веке, еще в старой церкви, богослужение совершали греческие монахи-василиане (447), придерживавшиеся латинского обряда, однако в таинстве евхаристии использовавшие опресноки круглой формы.

И вот как-то во время богослужения, а точнее в момент освящения Даров один монах усомнился в истинности этого таинства, и тут внезапно облатка на его глазах превратилась в плоть, а вино — в