В некотором царстве - Ольга Ивановна Маркова

— Помнишь, ты говорил, что он мне в песнях подпевать будет? Ну вот, все мы песни с ним перепели… больше и петь не о чем…

Молча смотрел на Катерину Илья Назарович, не смея нарушить тишину.

Перед ним на крыльце, подперев голову кулаком, сидела усталая женщина с бледным осунувшимся лицом. Глаза ее дремотно смыкались.

Но вот Катерина вздрогнула всем телом, выпрямилась. Лицо размякло, на нем появилось выражение счастливого ожидания, и прежняя молодая улыбка шевельнула губы.

— Топ-топ… — прошептала она.

Доброе солнце, высунувшись из-за трубы на крыше, заглянуло во двор, дробясь листами маленькой осинки, осветило женщину, заиграло во влажных ее глазах.

В белом небе проворно летело легкое облачко, жаворонок с высоты сыпал веселым стрекотом. Его распластанные крылья казались хрустальными.

Осинка все время менялась от ветра и взмахивала белыми снизу листьями; колыхнулась травка у межи.

Блуждающая трепетная улыбка уже не сходила с лица Катерины.

1954 г.

НАД РЕКОЙ БЕРЕЗА

Степь цвела. На гребне карьера, за развороченной экскаватором полоской серого галечника, на берегу шумной реки, распустились тюльпаны.

По утрам травы белели от росы, и Пелагея, идя к карьеру, оставляла веселую зеленую дорожку. Цветы еще спали, закрыв головки, но, как только падал на них первый солнечный луч, они открывались.

Девушке казалось, что даже слышен при этом легкий шум.

Она спешила к своей машине раньше всех. Боясь насмешек, заранее сжимаясь перед ними, бесшумно скользила к экскаватору, стремясь не обращать на себя внимания острых на язык шоферов, не понимая простодушных шуток, во всем усматривая зло.

С детства она знала, что некрасива, и не любила смотреть в зеркало. Что она может там увидеть? Узкие щелочки-глаза, зеленые, как у кошки, вздернутый нос и широкие выдающиеся скулы. Девушка была беспощадна к себе, может, поэтому и имя свое считала некрасивым, старушечьим. Правда, на работе ее называли Полей, только шофер Николай Плотников — Пелагеей. С ним она была особенно неприветлива, старалась его не замечать.

Иногда ее охватывал смутный страх перед будущим. Она забывала, где находится и живет ли вообще.

— Уйти бы куда глаза вынесут!

Ее видели только на работе. Живя в старом поселке у многодетной вдовы, сирота избегала появляться там, где ею пренебрегают, и не тянулась к людям.

«Жизнь меня не выласкала, вот и вянет моя молодость», — думала она и все чего-то ждала, точно шла ее жизнь по чужой дороге.

Упругими движениями, скользя руками по поручням, Пелагея взобралась, подбрасывая вверх маленькое тело. Из кабины экскаватора следила, когда под зубастый ковш подкатят грузовики, один за другим, целой вереницей.

Как она руководит машиной, что делает в своем скворечнике, никто не знал. Шоферы прислушивались к ее пронзительному голосу и повиновались ему.

В кабине душно, жарко. Экскаватор швыряет в небо серый газ. Огромный стальной ковш вгрызается зубами в гравий, поворачивается. Зеленая кабина блестит, на ней белеет выпуклая марка завода.

Вот уже третий месяц они стоят в этом карьере, добывают гравий и отвозят на строительство новой усадьбы целинного совхоза. Усадьба растет с каждым днем: то возведут стену дома, то покроют крышу. Когда под экскаватором нет машин, Пелагея поворачивает кабину, и смотрит на строительство.

Всюду молодежь. Каменщики, арматурщики, маляры, строители съехались на целину.

По вечерам молодежь сходится в клубе, приземистом бараке с широкими окнами. До карьера доносится музыка.

Дизель гудит. В окно видна гряда узловатых облаков. Из-за них выползла багровая полоска зари. В розовом сиянии отчетливо стал виден каждый цветок, каждая травка. Очарованно следила девушка за игрой лучей восходящего светила. Верхушки камыша у реки колышутся, как волны. Река, широкая и вольная, тоже бросается розовой волной. Камыш с трепетом никнет и припадает к ней. Одинокая береза, стоя на отшибе, подняла вверх ветви, точно заломила руки.

Все это каждый день видела Пелагея и все это полюбила.

Работа успокаивала.

— По этой горке, может, сотни лет караваны верблюдов подходили к водопою, топтали ее люди, теперь разрывают и дробят каменную твердь, а потом зальют гальку цементом, сделают полезной. «Работой-то земля отогревается».

Николай Плотников подвел под ковш машину, как всегда, вскинул вверх загорелое лицо. Больше всех задевал он Пелагею улыбкой. Она старается скорее нагрузить машину гравием. Согнутая стрела, как рука, выбросилась вперед, ковш опустился.

«Вишь ведь, оскалился опять… Наверное, думает: посадили же на экскаватор пугало».

Ковш вгрызается в землю. Гудят, тарахтят машины, кричат шоферы, стучит гравий, падающий на днище грузовиков.

От строительства тоже доносится шум, лязганье железа, песни — вся земля ходуном ходит.

Неожиданно Николай поднялся в кабину.

— Зачем это? — закричала Пелагея. — Входить сюда нельзя посторонним!

Но за ним следом появился директор совхоза и, отдувая рыжие бледные щеки, неприязненно приказал:

— Поучи-ка, Поля, его… Надоел, на экскаватор просится. На машине пока сменщик поездит.

Пелагея, крепко закусив губы, кивнула. Сердце забилось тревожно и громко.

«Будет теперь ухмылками меня донимать», — подумала она, вытерла паклей руки и пригрозила:

— Если не спросясь хоть одну деталь здесь нажмешь, больше не приходи.

— Навыкну! — успокоил ее парень и оглядел кабину, пульт управления, рычаги.

Девушка ничего не объясняла. Он стоял сзади, горячо дышал в затылок и следил за каждым ее движением.

Пока у экскаватора не было машин, Пелагея фильтровала масло, заполняла горючим баки.

Когда на дороге появились машины, блестя ветровыми стеклами, Николай от волнения вспотел. Острый скрежет ковша о гальку сверлил, проникал в тело и проносился, сливаясь с волнами летнего зноя. Николай не увидел, отчего нагруженный ковш двинулся, только ее грохот обрушившейся на дно самосвала массы. Придя в себя, снова напряженно следил за приборами, за стрелкой, за блоками. Над машиной поднимался целый фонтан пыли.

— Не бойся. Раз боишься — не экскаваторщик! — бросила Пелагея.

И снова он повторил:

— Навыкну… — В его голосе слышалась робость. Впервые девушка взглянула в его черные цыганские глаза и отвернулась, оробела сама.

Несколько дней Пелагея, казалось, не замечала Николая: делала свое дело, передвигала экскаватор на новые места, грузила машины, поднимая пыль, повертывала стрелу.

Как-то в конце работы в карьер пришла библиотекарша клуба Зина Кутюхина и окликнула Николая. Высокая ее грудь словно раздирала яркое платье. Вздернутый подбородок, капризные маленькие губы и яркие голубые глаза — все было красиво.

Пелагея, не спуская с нее острого, пытливого взгляда, неожиданно объявила Николаю:

— Сегодня я спрашивать буду, что ты усвоил. Эта вот пружина для чего?

Николай кинулся было из кабины, но вернулся, крикнув Зине:

— Я не пойду на танцы… Сама знаешь, учусь…

— А вот этот рычаг для чего? — допытывалась экскаваторщица.

— Чтобы