Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Столкнувшись с запретами демонстраций, левая оппозиция стала проводить собрания рабочих на предприятиях и решила провести 21 июня мощную манифестацию, направленную против режима Пятса. Сама демонстрация вписывалась в планы советских представителей, но она оказалась гораздо радикальней, чем хотелось бы: «Часть людей не поняла нашей политики, смену политики, смену правительства расценила как революцию и в демонстрацию… внесла элементы Октября»[648], – докладывал в Москву советский полпред.

В назначенный день на улицы Таллинна вышло несколько десятков тысяч человек под красными флагами и знаменами запрещенных прежде профсоюзов. С балкона советского полпредства их приветствовал советский представитель А. Жданов. Собравшись у президентского дворца, митингующие стали требовать освобождения политзаключенных. Вышедший на балкон президент Пятс отвечал, что такое возможно только в законном порядке, после чего митингующие сами пошли освобождать политических узников, захватывать арсенал и брать под контроль почту, телеграф и полицейское управление. «Полиция в страхе разбежалась и попряталась куда попало»[649]. Над башней «Длинный Герман» взвилось красное знамя.

«Прибалтийский Октябрь» совершенно не входил в планы Молотова. Ведь если буква закона будет где-то нарушена, после войны захват Прибалтики СССР можно будет оспорить. Жданов, ориентируясь на указания Москвы, приказал эстонским коммунистам прекратить революционные выступления.

Митинговая кампания в странах Прибалтики постепенно превращалась в предвыборную. Были сформированы списки Блока трудового народа Латвии и Союзов трудового народа Литвы и Эстонии. Их программы были близкими – дружба с Советским Союзом (несмотря на то, что требование объединения с СССР выдвигалось на митингах, оно не было включено в программу), демократизация, улучшение условий жизни трудящихся (8-часовой рабочий день, повышение зарплаты, аннулирование долгов с крестьян и т. п.). Новые лидеры Прибалтики вдохновлялись пропагандистским образом СССР и социалистической революции.

Национальная оппозиция пробовала также участвовать в выборах. Комитет демократических латышских избирателей во главе с генералом Я. Балодисом выступал в защиту независимости Латвии, за «сохранение и защиту частной собственности и частной инициативы»[650]. С подобными лозунгами выступали либеральные политики в Литве и Эстонии.

Лучший способ незаметно для постороннего глаза придушить демократию – это «своя» избирательная комиссия. Чтобы избавиться от конкурентов, сформированные новым режимом избирательные комиссии просто отказывались регистрировать кандидатов оппозиции под предлогом присутствия в их списках сотрудников прежних режимов. По внезапно принятому закону отказывалось в регистрации тем организациям, которые не успели опубликовать свои избирательные платформы. Такое неожиданное подведение черты выбросило из избирательного процесса подавляющее большинство оппозиционеров, которые в это время еще только обсуждали платформы. В итоге в Эстонии в списках для голосования остался только один оппозиционный кандидат, которого можно было не опасаться из-за его малой известности. Только в Таллинне было аннулировано 11 списков кандидатов. В результате выборы превратились в референдум. Можно было голосовать или отказаться. Лишь несколько процентов избирателей решились на второе. Для широких масс, значительная часть которых голосовала впервые, выборы были праздником: с пением, концертами, торжественной процедурой одобрения перемен. Массовая поддержка просоветских политиков объяснялась, прежде всего, тем, что, как казалось, союз с нейтральным СССР может избавить народы Прибалтики от ужасов войны.

Наиболее радикальные противники нового режима пытались вести на участках «агитацию против участия в голосовании и против отдельных кандидатов, а также антисемитскую агитацию… Демонстративно рвались и разбрасывались на пол избирательные карточки кандидатов…»[651] Но массового характера сопротивление в день выборов не приняло.

14–15 июля 1940 года на выборах в трех странах победили списки «Трудового народа». Их поддержало более 80 % граждан. 21 июля Народные сеймы провозгласили советскую власть и обратились к СССР с просьбой включить их в состав Союза. 3–6 августа эта просьба была удовлетворена, все три страны были включены в СССР и превращены в союзные республики – Эстонскую ССР, Латвийскую ССР и Литовскую ССР. Под бурные аплодисменты Молотов торжественно комментировал территориальное расширение СССР на сессии Верховного Совета СССР: «Выборы показали, что правящие буржуазные клики Литвы, Латвии и Эстонии не отражали волю своих народов, что они были представителями только узкой группы эксплуататоров. Мы с удовлетворением можем констатировать, что народы Эстонии, Латвии и Литвы дружно проголосовали за своих представителей, которые единодушно высказались за введение советского строя и за вступление Литвы, Латвии и Эстонии в состав Союза Советских Социалистических Республик»[652].

Молотов много занимался делами Прибалтики и как председатель Совнаркома СССР, и как нарком иностранных дел. Под его руководством разрабатывались планы интеграции экономики трех стран в общесоветскую систему, решение многочисленных вопросов, касающихся интересов европейских государств в Прибалтике. За новым коммунистическим руководством здесь тоже был нужен глаз да глаз. Некоторые местные советские руководители подозревались в излишнем оппортунизме и национализме, а некоторые в излишнем рвении, которое вредит реноме Советского Союза. Так, председатель совнаркома Эстонской ССР Й. Лауристин неверно доложил НКИД о том, что граждане Эстонии шведского происхождения в Швецию выезжать не хотят. Шведский представитель был соответствующим образом проинформирован. Потом выяснилось, что это неправда, вышел международный конфуз. Молотов наложил резолюцию: «Тов. Лауристину. Как же это так вышло? Нужно точно информировать центральные органы»[653].

Не забывал Молотов и о Молдавии (Бессарабии), захват которой Румынией в 1918 году Россия и СССР никогда не признавали. Действуя с толком и расстановкой, Молотов перешел от прибалтийского вопроса к румынско-молдавскому.

Советский Союз уже при заключении пакта 23 августа оговорил свое право спросить с Румынии по старым счетам.

В 1939 году Румыния постепенно начала переориентацию с Антанты на Германию. Однако делали это румыны очень осторожно. С Германией были заключены выгодные прежде всего немцам экономические соглашения. Но и британско-французские гарантии Румыния тоже приняла. Когда польский опыт показал, что эти гарантии недорого стоят, Румыния стала искать союза с Германией и Италией, но на почве борьбы не с Антантой (мало ли чем кончится европейская война), а с СССР.

Молотов 23 июня заявил Шуленбургу: «Разрешение бессарабского вопроса не терпит дальнейших отлагательств. Советское правительство все еще старается разрешить вопрос мирным путем, но оно намерено использовать силу, если румынское правительство отвергнет соглашение. Советские притязания распространяются и на Буковину, где проживает украинское население»[654]. Буковина была новым словом в советско-германских отношениях – в пакте она не упоминалась. Теперь, когда Румыния становилась стратегическим союзником Германии, отдавать СССР все новые ее части немцы не хотели. Тем более, что передача Буковины СССР позволяла РККА еще сильнее приблизиться к румынским нефтеносным районам Плоешти. Инструктируя Шуленбурга, Риббентроп писал: «Претензии советского правительства в отношении Буковины – нечто новое». В Буковине, которая прежде принадлежала Австрийской империи, живет много немцев. «Полностью симпатизируя урегулированию бессарабского вопроса, Имперское правительство, вместе с тем надеется», что удастся «разрешить