Петербург на границе цивилизаций - Александр Владимирович Тюрин

компенсацию помещикам за их утраченную «частную собственность». (Кстати, и самая идея торговать русскими землями было чисто либеральная, и первой пришла в голову брату императора вел. кн. Константину Николаевичу после прочтения статьи А. Серно-Соловьевича в книге «Голоса из России», изданной Герценом в Лондоне в 1860 г.[198])

За свое основное средство производства, землю, крестьянам пришлось еще платить государству, которое взяло их «долг» помещикам на себя – помощью выкупной операции, растянувшейся на многие десятилетия.

Не получая дешевых кредитов (система госкредита в реформу рухнет первой), крестьянское хозяйство погашало задолженность вывозом всё дешевеющего хлеба — и крестьянство всё более недоедало. Ростовщический капитал начинает разорять деревню, нести в нее долговое рабство.

Выколачиванием недоимок и долгов из крестьянина будет заниматься не помещик и не мироед, а государственный чиновник, на него будет обращаться ненависть.

Со времени «освобождения» идет быстрое расслоение крестьянства, причем самым массовым слоем со временем становятся бедняки.

Скорее всего, либеральное правительство хотело сделать всё по-​английски, чтобы малоземельные и нуждающиеся крестьяне уходили в города, вкалывать на фабриках. Однако в России не было тех источников роста промышленного капитала, как в британской метрополии, которые получала огромные средства от ограбления колоний, и не имелось возможности отправлять массы обезземеленных за океан. А для ускорения оборачиваемости оборотных средств огромная страна нуждалась сперва в создании обширной транспортной инфраструктуры.

В условиях низкого душевого производства хлеба, обусловленного коротким периодом сельскохозяйственных работ, то есть самой природой, выкупные платежи у большинства русских крестьянских хозяйств отнимали не только излишки, но и необходимый продукт. Все это приведет с лагом в несколько десятилетий, что крестьянство перестанет быть опорой государства. Социальный котел булькал всё сильнее, однако не было и близко той жестокой системы наказаний для недовольных, каковая существовала в той же Британской империи. «Свобода», в ее либеральном варианте, оказалась хуже барщины и оброка. Когда-то в Англии обезземеливающееся, нищающее и пролетаризирующееся крестьянство обеспечило промышленную революцию, у нас оно обеспечит гражданскую войну…

Фритредеры предопределили роль России на периферии мировой капиталистической системы с функциями экспортера дешевого зерна и прочих видов сырья, и открытыми настежь воротами для западных фабричных товаров. То есть, в роли максимально выгодной для западного ядра капиталистической мировой системы.

В 1857 российское правительство приняло либеральный таможенный тариф – министром финансов был М. Рейтерн, убежденный фритредер и позднее организатор продажи Аляски Соединенным Штатам.

Но идеологов либерализма постигла неудача.

Крестьянское малоземелье и долговой пресс, созданные с благой либеральной целью — превратить крестьян в пролетариат, а помещичьи имения в крупные капиталистические хозяйства — вели к разорению земледельцев, но не спасало от разорения и помещиков. Разрешенная реформой полная приватизация поместий уже в 1860-х гг. привела к масштабному выводу земельной ренты за рубеж: до 200 млн. руб. за первые шесть лет после реформы. Типичной фигурой высшего общества стал землевладелец, продавший свое нерентабельное имение или сдавший свою землю в аренду крестьянской общине или заложивший ее банкиру и прожигающий состояние даже не в Петербурге, а в Париже или Ницце — под звук пробок, выбиваемых шампанским, и смех обворожительных мадмуазелей.

Усилившееся крестьянское малоземелье и колоссальная задолженность общины после 1861 г. не были нечаянным следствием благих помыслов. Напротив, либеральные реформаторы позаботились об этом в первую очередь.

Для либералов прогрессом считался повсеместный приход капиталистических отношений (а для наиболее радикальных господ еще и ослабление «самодержавия», т. е. государства). То, что такой «прогресс» вел Россию на эксплуатируемую периферию капиталистического мира, за счет которой Запад производил накопление капиталов, наших либерал-догматиков особо не волновало. Собственно, это и было прямой целью для либералов и промежуточной целью для революционеров (так-де быстрее придет революция). И те и другие хотели «войти в Европу», хотя бы в виде бифштекса на европейском столе.

Казалось бы, из создавшейся ситуации должно прямо вытекать всяческое содействие переселениям и колонизации новых земель. Но все обстояло прямо наоборот.

Согласно либеральной идеологии, те крестьяне, что испытывают недостаток земли, должны идти батрачить на крупных земельных собственников, гонящих сельскохозяйственное сырье на экспорт. Совсем как в Пруссии. Или отдавать свои дешевые рабочие руки городским капиталистам, как в Англии. Отселение же крестьян в дальние края несёт лишения сырьевой олигархии. У нее не будет батраков, к ней перестанут течь арендные платежи, ее земля упадет в цене. Да и городским капиталистам придется несладко — повысится стоимость рабочей силы. В общем, кошмар: капитал не копится, не растет банковский счет.

Более тридцати лет после реформы 1861 г. оказались периодом всяческих помех и ограничений на самых важных направлениях колонизации.

В середине XIX в. наметились три основных района, нуждавшихся в отселениях. Это, во-первых, старые черноземные области, Воронежская, Курская, Тульская, Рязанская и отчасти Харьковская, — те самые, что с середины XVI в. и до середины XIX в. сами были центрами притяжения земледельческой колонизации. Теперь крестьяне этих губерний страдали малоземельем.

За предшествующие два с половиной века сельскохозяйственного освоения, проводимого совместными усилиями государства и народа, бывшее Дикое поле обзавелось густым населением. Так, согласно данным статистика Арсентьева, в 1846 г. в старых черноземных «житницах» плотность населения составляла: 2170 душ на кв. милю в Курской губернии и 2350 — в Тульской. А скажем, в перешедших к нам от Польши Минской губернии — 620 душ, Курляндской — 1050, в перешедшей от Турции Бессарабии — 950 душ (несмотря на то что на этих землях условия для земледелия были более благоприятными, чем в центральной России).

Если в 1788 г. посевы в Тульской губернии занимали 46,7 % всей площади сельскохозяйственных земель, то в 1859 г. — 99,2 %! Исчез резерв пашенных угодий — перелоги, залежи, внеочередные пары, – который дополнял трехпольную систему.

К 1890-м гг. размер душевых наделов в старом Черноземье часто составлял менее 2 дес., а 6 % крестьян вообще оказалось безземельными. Свободных земель не осталось, под пашню пошли выгоны и сенокосы, что сокращало поголовье скота, являвшегося источником не только молока и мяса, но также и натуральных удобрений. Вырубка лесов привела к тому, что и на обогрев крестьянских жилищ шел навоз. Почвы выпахивались, теряли естественное плодородие.

Арендные цены на землю с 1860-х к 1890-м гг. выросли на 200–300 %![199]

В начале XIX в. душевой сбор в старом Черноземье превышал 34 пуда зерна, к 1860-м гг. упал до 26,4, к 1900 г. снизится до 25 пудов.

Другим краями, которые играли роль резервуара для переселенцев, были Малороссия (Полтавская, Черниговская губернии) и Юго-Западный край (Волынь, Подолия, Киевская губерния), где крестьянство также испытывало нехватку земли и не могло решить земельный вопрос за счет аренды. Арендные цены здесь были высоки из-за распространения высокорентабельных плантаций сахарной свеклы, подсолнечника, табака.

Еще одним регионом, нуждавшимся в отселениях, было Среднее Поволжье: