Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Изначально Трояновского хотели отправить в Вашингтон, чтобы он начал переговоры как можно скорее, помог заключить «джентльменское соглашение» и определить окончательную сумму долга. Правительство СССР исходило из суммы 75 млн в обмен на большой долгосрочный заем. Но не вышло. На самом деле в начале февраля появились признаки потери советских позиций в Вашингтоне, из-за чего Литвинов написал Трояновскому письмо и напомнил ему о том, что было для советского правительства приемлемым условием. Конечно, это было еще не все. Литвинов хотел понять, удалось ли Трояновскому добиться успехов в деле об организации визита американского флота в СССР и в обсуждении соглашения о продаже рельсов в целом[544]. Казалось, постепенно все начало сдвигаться с мертвой точки.

20 февраля сотрудник Госдепартамента Роберт Келли, давний противник СССР, вручил Трояновскому предложения США по урегулированию «джентльменского соглашения». Госдепартамент повысил требования по сумме долга, процентным ставкам и заговорил о кредитах, а не о долгосрочном займе. Было похоже, что враги просто заманили СССР выгодными условиями и теперь пытаются обмануть. Трояновский обратил внимание на эти изменения, однако Келли ответил, что Буллит одобрил предложения. А что же президент? Трояновский предложил организовать переговоры в Москве между Литвиновым и Буллитом, а не в Вашингтоне, как предполагалось изначально. Он встретился с Рузвельтом через два дня и сказал, что обсуждение долгов проходит очень тяжело и лучше организовать его в Москве. Президент ответил, «… что ему хочется держать это дело в своих руках и лично руководить переговорами в Вашингтоне», но не стал возражать против смены места[545]. Понятно, почему. Переговоры превратились в задачу, которую хочется спихнуть на кого-то другого.

Переговоры с Буллитом

Буллит вернулся в Москву в начале марта 1934 года и, конечно, начал обход всех официальных лиц. Литвинов болел гриппом и лежал в больнице, поэтому посол отправился к генеральному секретарю НКИД Ивану Анатольевичу Дивильковскому, с которым он не успел познакомиться во время визита в Москву в декабре. У посла были для него пикантные новости. В Госдепартаменте ответственным за российскую политику назначили Р. Уолтона Мура. Теперь он будет читать все входящие и исходящие телеграммы из Москвы в Москву. Келли возглавлял Восточноевропейский отдел Госдепартамента и был всего лишь «маленьким чиновником» и «бюрократом», по словам Буллита. Его отношения с СССР будет определять американское правительство. Однако сам он настроен враждебно, и его следует осадить. Что еще интересно, Буллит полагал, что отношения СССР и Японии улучшаются. Японцев убедили, что во время первого визита Буллита в Москву удалось заключить соглашение о том, что США окажет военную помощь, если произойдет столкновение армий СССР и Японии. По пути в Москву Буллит случайно в Гааге встретил японского министра, который ранее был поверенным в Вашингтоне. По его словам, министр иностранных дел Японии заявил, что до тех пор, пока все зависит от него и его кабинета, войны с СССР не будет. И уж, конечно, решение не будут принимать вспыльчивые полковники, которые сидят на берегу Амура[546]. Буллит снова приехал к Дивильковскому через несколько дней и спросил, когда он сможет встретиться с Литвиновым, который был сильно болен. Это зависит от докторов, ответил генеральный секретарь, и добавил, что повседневными делами занимается Крестинский, и посол может встретиться с ним. Но Буллит ответил, что вопросы, которые поднимались в Вашингтоне на встрече с Рузвельтом, можно обсудить только с Литвиновым[547].

Буллит встретился с Крестинским на следующий день и затронул примерно те же темы, что и в разговоре с Дивильковским. По словам Крестинского, они беседовали долго, но не очень содержательно. Буллит передал информацию о польско-немецких отношениях, которую он получил в Париже и Варшаве по пути в Москву. Польско-немецкий пакт о ненападении был подписан всего полтора месяца назад, и он вызывал «крайнее беспокойство французского правительства». Как, наверно, помнят читатели, в Париже обсуждалась необходимость научиться ладить с Польшей. Всего несколько недель назад в Москву приезжал Бек. Ходили слухи, что письменное соглашение включало в себя несколько пунктов: Польша не интересуется аншлюсом, обещает не заключать пактов с Чехословакией, и если Япония нападет на СССР, то Германия и Польша вступают в войну с СССР на западе. Польша может забрать себе Белоруссию, а Германия — Украину. Конечно, для НКИД были важны отношения с Польшей, и она вызывала сильное раздражение. В Варшаве Буллит встретился с Беком и другими польскими официальными лицами. По словам Крестинского, посол полагал, что Германия и Польша не подписали соглашение и ни о чем не договорились устно, что бы ни думали в Париже, однако обмен мнениями, вероятно, состоялся [548]. Для Крестинского тут не было ничего нового, и он не стал это комментировать.

Литвинов шел на поправку, и на следующий день, 9 марта, Буллиту наконец удалось с ним встретиться. Это было впервые. С точки зрения Литвинова, конкретных результатов достичь не удалось. Что касается Японии, Буллит повторил все то, что уже сказал ранее. Вряд ли есть опасность того, что Япония вступит в войну. Литвинов спросил, что он думает о пакте о ненападении. Буллит ответил уклончиво, из чего нарком сделал вывод, что американское правительство не собирается проявлять инициативу. Что касается продажи рельсов СССР, Буллит сказал, что нужно подождать, пока не будет создан новый банк, как предлагал Уайли. Затем разговор зашел о «джентльменском соглашении». Буллит не был в курсе предложений, которые сделал Келли Трояновскому в Вашингтоне. Литвинов передал ему копию для ознакомления. Все это выглядело как саботаж. Нарком сформулировал основные сложности. Советское правительство не хочет заключать соглашение, которое может послужить прецедентом для других правительств и дать им возможность потребовать похожих условий. Именно поэтому нужно было сконцентрироваться на долге Керенского и исключить любые отсылки к царским долгам. Кроме того, вставал еще вопрос о сумме. Литвинов предлагал 75 млн долларов, в самом крайнем случае — 100. Госдепартамент хотел получить 150 млн. Заем, который взял Керенский, был в основном потрачен на финансирование белогвардейцев, и, по словам наркома, СССР не считал, что должен платить хотя бы один цент. В документе Келли говорилось о выплате в золоте, но Литвинов соглашался лишь на бумажные доллары, в которых советское правительство должно было выплачивать проценты. Это было уже слишком, причем нарком еще не до конца перечислил все уловки Келли. Вместо займа СССР теперь должен был получить кредит