Очерки по истории стран европейского Средиземноморья. К юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова Владислава Павловича Смирнова - Коллектив авторов -- История

всей просвещенности такой страх в монархе достоин порицания»[946]. Призвав на престол Наполеона приказывая не подчиняться наследному принцу, Карл узаконил права узурпатора и заявил при этом, что поступает по совести. «Действовать таким образом означает не иметь совести вообще», «преступить гражданские и божеские законы», — возмущается один из сочинителей[947] Ссылка на Партиды позволяет публицистам смягчить остроту своих обвинений и сохранить престиж не монарха, а монархии. Ведь так они доказывали, что недостойный король сам отказался от власти в пользу добродетельного государя.

На фоне своего отца Фердинанд VII выглядел воплощением всех династических достоинств, моральных и политических, «средоточием благочестия и благоразумия»[948]. «Законный государь Испании», он за краткое время своего правления уже успел доказать, что обладает всеми способностями монарха и может возродить Испанию[949]. Несмотря на то, что официальное провозглашение Фердинанда королем не состоялось, то есть церемониального признания подданных не произошло, публицисты считают им «всеобщее ликование», которым встретили объявление о его восшествие на престол жители Аранхуэса, Мадрида и городов на пути монарха в Байонну. То есть фактически новый король был признан подданными, что окончательно узаконивает его права на власть.

Предвзятость публицистов проявляется и в оправдании путешествия Фердинанда VII в Байонну и запутанной истории его отречений от короны. Одни авторы априори уверены в том, что причина отъезда в Байонну «велика и благоразумна» и не «желают ее знать», оставляя выяснение обстоятельств «суду времени»[950]. Для них более важно изучить юридическую сторону вопроса и доказать, что вопреки возможным ошибкам, права Фердинанда VII законны. Другие же[951] пускались в детальные рассуждения о решении монарха отправиться на встречу с Наполеоном во Францию и отказаться от власти. Они опираются на королевские манифесты и воспроизводят официальную версию: король отправлялся на встречу с союзником, но Наполеон и Карл IV угрозами заставили его отказаться от короны. Если Карла IV обвиняют в том, что он обращался к Наполеону за признанием своей власти и тем самым унижал королевское достоинство и права суверена, то Фердинанда VII, который делал то же самое, оправдывают. По словам Лопеса Мало, наивный молодой монарх отправился на встречу с императором французов, потому что нуждался в поддержке более сильного и опытного государя[952]. Военное превосходство Наполеона постепенно становится главным аргументом, объясняющим поведение Фердинанда в Байонне. Более того, чтобы заставить испанского государя подписать абдикацию, Наполеон якобы сообщил ему о подавлении восстания 2 мая, которое привело к «разрушению Мадрида и 20 тысячам жертв что потрясло чувствительное сердце монарха»[953]. Неискушенный в уловках и кознях «порочного корсиканца», король думал только о благе своих подданных. Отрекаясь от короны, он якобы стремился предотвратить французское завоевание Испании, желал избавить государство от участи завоеванной страны. Получалось, что ценой немыслимой жертвы своего благородного монарха испанцы все же сохранили бóльшую часть своих прав и избежали страшного кровопролития. Законной силы абдикация Фердинанда, разумеется, не имела, поскольку акт был совершен под принуждением. Отречение в Байонне выглядело как тактическая уступка сильному сопернику: теперь испанская нация должна была восстановить законные права своего монарха.

Естественным выводом из рассуждений памфлетистов был призыв соотечественников к сопротивлению власти короля-самозванца во имя «восстановления законов отечества во всем их великолепии», во имя «обычаев, религии и своего короля»[954]. Однако публицисты осуждали насилие восстания («революции») и противопоставляли ему якобы мирную деятельность местных патриотических комитетов-хунт: «города и селения почтительно обращались к генералам, губернаторам и алькальдам, чтобы те руководили ими, прося средств для самозащиты, не требуя иной верховной власти, кроме власти законного государя Фердинанда VII»[955]. Идеальным восстанием для них был мятеж в Аранхуэсе — «восстание испанской верности против происков Годоя задумавшего лишить Испанию королей», совершившееся без кровопролития и «исполненное в уважении к величию трона»[956]. Трактовки столичного восстания 2 мая расходятся. Большинство авторов обращаются к нему в качестве доказательства кровожадности французской армии, приводя впечатляющие цифры жертв — от 140 (со слов свидетеля) до тысячи и до фантастических 20 тысяч[957]. Причины восстания рознятся: Лопес Мало считает его провокацией «французских агентов», автор «Отмщенных прав Фердинанда VII» — верноподданническим восстанием, остальные — стихийной реакцией на бесчинства солдат Мюрата. Aвторы памфлетов, скептически относились к проявлениям народного возмущения; с их точки зрения, насилие оправдано только тогда, когда является реакцией на произвол и совершается ради восстановления законной власти, «когда у верноподданного народа нет другого выхода»[958]. В конце весны-летом 1808 года юристы скорее обосновывали возможность войны против узурпатора, а не призывали к ней.

В первые месяцы освободительной войны публицисты популяризировали политические идеи, распространение и развитие которых приведет к решению о созыве общеиспанских кортесов. Обсуждение проблем престолонаследия обернулось дискуссией о сущности суверенитета, об источнике верховной власти, о необходимости конституции. На фоне идущей войны подобные рассуждения перестали быть отвлеченно-теоретическими, как то было свойственно испанской просветительской литературе. Теперь они были связаны с обсуждением конкретных событий недавнего прошлого. Впервые за долгое время в поле открытой общественной дискуссии оказались действия государей.

Памфлеты юристов можно рассматривать как промежуточное звено между конституционными трактатами интеллектуалов, таких как Ф. Мартинес Марина или Г. де Ховельянос, и патриотической публицистикой, обращенной к демократическому читателю, например, воззваниями или катехизисами. В критике Байоннских отречений совмещались традиционные правовые представления о королевском суверенитете и наметились черты новой интерпретации фундаментальных законов. Традиция все же преобладала в интерпретации сущности нации и ее политической роли, полномочий кортесов, права на восстание. Ради доказательства «самозванства» короля Жозефа памфлетисты создавали юридическую фикцию, ссылаясь на законы Партид и на «историческую конституцию» как на правовую реальность. Эрудиция авторов была направлена на доказательство незаконности новой династии, но призыва к народной войне против узурпаторов не последовало. В течение всей войны закон о престолонаследии останется актуальной темой для политических дискуссий, которые достигнут своего апогея во время кадисских кортесов.

Примечания

1

Белоусов Лев Сергеевич — академик РАО, доктор исторических наук, профессор, и.о. декана исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, заведующий кафедрой новой и новейшей истории.

2

Канинская Галина Николаевна — доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой всеобщей истории ЯрГУ имени П. Г. Демидова.

3

Наумова Наталья Николаевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры новой и новейшей истории исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

4

Смирнов В. П. От Сталина до Ельцина: автопортрет на фоне эпохи. М., 2011.

5

Андронов Илья Евгеньевич —