Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

категорически невозможно! «Ведь обсуждали-то проблемы насущные, от решения которых зависело многое в работе, те, в которых я был кровно заинтересован, и без меня, моих ответов, моих проектов совещание во многом лишалось смысла. Никак не мог я уйти».

Обложка изданной речи Л.М. Кагановича на XVIII съезде ВКП(б) (обложка брошюры) 14 марта 1939  [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 12. Л. 1]

Вот пробило шесть часов, а совещание продолжалось. Управляющий делами решился напомнить Кагановичу:

– Лазарь Моисеевич, Байбаков сегодня женится, у него свадьба. Надо бы его отпустить.

– Да? – рассеянно произнес Каганович. – Хорошо. Мы это сделаем. – Он кивнул и тут же продолжил разговор о деле.

Совещание закончилось в семь часов и только к восьми Байбаков добрался до дачи в Томилине. Гости притомились, устали, но за стол без жениха не садились.

С начала 1939 года аппаратное положение Кагановича начинает меняться.

Во время переговоров с Риббентропом в Москве лишь Каганович из всех членов Политбюро не попадает в списки присутствовавших на приемах. «Очевидно, помешало неарийское происхождение», – выдвигает версию Рой Медведев. Но он же отмечает, что на прошедших в феврале XVIII Всесоюзной конференции ВКП(б) и VIII сессии Верховного Совета Каганович не только ни разу не выступил, но и не председательствовал ни на одном из заседаний. В президиуме он теперь сидел в заднем ряду, рядом со Сталиным не появлялся. Конференция приняла резолюцию «Об обновлении центральных органов ВКП(б)». В ней сообщалось о многочисленных перемещениях вверх и вниз по партийной линии, а также делались предупреждения нескольким «нерадивым» работникам. Из девяти пунктов лишь один имел персональный адрес и звучал так: «Предупредить т. Кагановича М.М. [брат Л.М. Кагановича. – В. В.], который, будучи наркомом авиационной промышленности, работал плохо, что если он не исправится и на новой работе, не выполнит поручений партии и правительства, то будет выведен из состава членов ЦК ВКП(б) и снят с руководящей работы».

«То был, несомненно, театральный жест, рассчитанный на рядовых, плохо осведомленных зрителей: и до, и после конференции руководитель любого уровня отправлялся на тот свет или, наоборот, изымался из лагерного ада без всяких резолюций и публикаций в печати, если почему-либо Хозяин решал не устраивать шума», – так объясняет Рой Медведев очевидную странность «персонального» пункта в резолюции.

Но «странности» на этом не закончились. На протяжении предвоенных месяцев подведомственная Кагановичу печать все реже именовала его сталинским наркомом, чаще – просто наркомом и даже еще проще – «тов. Л.М. Кагановичем». «Передовицы почти не цитировали его, в письмах трудящихся он почти не упоминался, – продолжает фиксировать „странности“ Рой Медведев. – В апреле 1941 года прошло совещание производственно-хозяйственного актива НКПС. Ни доклад Кагановича, ни изложение доклада, ни хотя бы портрет не были опубликованы, зато все остальные выступления (с портретами выступавших) публиковались в „Гудке“ в течение двух недель».

Что все это значило для Кагановича и как сложилась бы его дальнейшая судьба, сейчас можно только гадать. А в те дни аппаратные игры отошли на второй план. Стало не до них: началась война.

«Гитлер поступил как империалист. Они нападают первыми»

В ночь на 22 июня 1941 года Каганович участвовал в экстренном заседании Политбюро. Читаем беседу Чуева с Кагановичем о событиях той ночи:

«– Был ли Сталин растерян? Говорят, никого не принимал?

– Ложь! Мы-то у него были… Нас принимал. Ночью мы собрались у Сталина, когда Молотов принимал Шуленбурга. Сталин каждому из нас сразу же дал задание – мне по транспорту, Микояну – по снабжению. И транспорт был готов! Перевезти пятнадцать-двадцать миллионов человек, заводы… Сталин работал. Конечно, это было неожиданно. Он думал, что англо-американские противоречия с Германией станут глубже и ему удастся еще на некоторый срок оттянуть войну. Так что я не считаю, что это был просчет. Нам нельзя было поддаваться на провокации. Можно сказать, что он переосторожничал. Но и иначе нельзя было в то время. А сейчас если начнется? Я сначала думал, что Сталин считал, когда только началась война, что, может, ему удастся договориться дипломатическим путем. Молотов сказал: „Нет“. Это была война, и тут уже сделать было ничего нельзя.

– Но все-таки Гитлер перехитрил его. Вопреки всякой логике, не закончив войну с Англией, напал на нас.

– Гитлер поступил как империалист. Они нападают первыми. Мы никогда первыми не нападаем».

По воспоминаниям Кагановича, на заседании Политбюро на рассвете 22 июня 1941 года Сталин сказал членам Политбюро: «Сейчас не будем разрабатывать каких-либо мероприятий. Каждый из вас ведает определенными отраслями деятельности и каждый из вас, не дожидаясь постановлений, возьмется по-военному за немедленный перевод всей деятельности партийных и государственных органов на военные рельсы. Вам, товарищ Каганович, особо необходимо связаться с Генеральным штабом и, не дожидаясь каких-либо директив, обеспечить воинские перевозки».

Каганович тут же из Кремля позвонил в НКПС и поручил вызвать в наркомат членов коллегии, а также всех начальников управлений, отделов, членов парткома, профкома, председателя ЦК профсоюза. «Я доложил членам коллегии и руководящим работникам НКПС о заседании Политбюро у товарища Сталина, о нападении немецкого фашизма и о наших задачах. Заседание было кратким, напряженным и деловым. Прежде всего было принято решение ввести в действие Воинский график движения поездов по сети».

Воинский график, введенный Кагановичем приказом от 23 июня на всех 44 дорогах железнодорожной сети СССР, отличался от мирного тем, что он был параллельным – все поезда, в том числе пассажирские, число которых сократили, имели одинаковую скорость движения и одинаковые технические стоянки. При этом, однако, учитывалась возможность первоочередного продвижения особо важных воинских эшелонов, для чего использовались предусмотренные резервы. Задача была одна – перевозка войск и воинских грузов. Был установлен вес воинского поезда – 900 тонн. За первую неделю войны было погружено 220 тысяч вагонов. В июле – августе воинская погрузка снизилась: в результате авианалетов на поезда было убито 27 тысяч и ранено около 40 тысяч железнодорожников.

В январе 1942 года в Наркомате путей сообщения создали Главное управление военно-восстановительных работ. Руководил им Каганович, которому подчинялись все железнодорожные войска и спецформирования НКПС.

24 июня под председательством Кагановича был создан Совет по эвакуации. Через два дня стало ясно, что эвакуация принимает огромные масштабы. «Невозможно было эвакуировать все подряд. Не хватало ни времени, ни транспорта. Приходилось буквально с ходу выбирать, что в интересах государства эвакуировать в первую очередь. Надо было также оперативно решать, в какие районы страны эвакуировать те или иные заводы и предприятия», – вспоминал первый заместитель Кагановича в Совете по эвакуации А.И. Микоян.