Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

хоть один дом. Однажды я видел отряд этих «черных» в две с лишним сотни человек в полумиле от моего собственного дома; они увозили краденое бренди, за ними гнались 24 таможенных чиновника, которых те ругательски ругали, похищая их груз. Мне говорили, что их не меньше тысячи, и я действительно верю, что теперь они преисполнены лояльности и, надеюсь, окажутся очень полезными.

«Лояльность» в этом письме, конечно, означает преданность якобитам. Мы имеем дело с интересным документом, часть которого имеет отношение к показаниям, данным Филиппом Кэриллом (двоюродным братом друга Поупа, Джона Кэрилла) относительно его участия в заговоре Аттербери. Доктор Крукшенкс и мистер Говард Эрскин-Хилл надеются в скором времени полностью опубликовать это письмо. Но на данный момент мне неясно, дал ли Филипп Кэрилл показания на допросе и знал ли он вообще о планах сэра Генри Горинга поднять «черных» браконьеров. Более того, заговорщики-якобиты часто делали громкие заявления по поводу преданности им определенных групп людей, а впоследствии эти уверения оказывались беспочвенными. То, что Горинг заявляет о поддержке со стороны тысячи «черных», не доказывает, что такая поддержка существовала, равно как и то, что их насчитывалась тысяча. Однако это наводит на мысль, что уолтхэмские «черные» были многочисленнее, чем я предполагал, и что дворянство (и, возможно, дворяне-якобиты) было с ними связано, а свидетельство о преданности Бишопс Уолтхэма делу якобитов кажется весьма знаменательным. И если планы Горинга каким-либо путем достигли ушей правительства, это может служить некоторым оправданием для поспешного принятия Черного акта, который (как указал мне доктор Джон Стайлс), всегда был известен как закон об уолтхэмских «черных». Тем самым приходится внести поправки в мои скептические рассуждения о якобитстве и «черном» браконьерстве на с. 236–240, хотя все же следует напомнить, что ни один из казненных или поименованных в приказе о явке в суд преступников в Хэмпшире не был обвинен в причастности к действиям якобитов, так что это никак не может служить основанием ни для последующего продления действия закона, ни для того, каким образом он применялся.

Остается еще несколько моментов, которые вытекают из комментариев читателей и критиков. Многие вышедшие по горячим следам рецензии на настоящую книгу были благосклонными и содержательными. Я должен поблагодарить мистера Кита Томаса за особенно внимательное прочтение текста и за то, что он отметил несколько опечаток и библиографических неточностей (теперь исправленных). Как указывает доктор Розалинда Митчисон (Listener, 13 ноября 1975), из моих слов на с. 369 вытекает, что только лорды-судьи участвовали в принятии законодательных решений в палате лордов. Эту неудачную формулировку мне следует исправить. Профессор Дж. Х. Пламб в доброжелательной рецензии (Observer, 26 октября 1975) осуждает меня за то, что я упомянул о «цензуре прессы»:

Ее не существовало. Роберт Уолпол не мог контролировать прессу. Разумеется, он хотел этого. Когда он пытался подкупать газеты, их тиражи падали. Он использовал силовую тактику, закрывая типографии и применяя закон против печатников и издателей с таким же рвением, с каким боролся с похитителями оленей и браконьерами, и почти с таким же результатом. Присяжные отказывались утверждать проекты обвинительных актов, печатников и типографии прятали, а поток политической сатиры и свободных политических высказываний не ослабевал.

Мои упоминания о прессе и вправду вводят в заблуждение. На с. 112 я пишу о прессе, которую «правительство настроило должным образом», а на с. 289 — что на прессу «надели намордник» и она «подвергалась судебному преследованию». Это совпадает с наблюдениями профессора Пламба. Однако на с. 236, 251 и 261 я в самом деле неопределенно упоминаю о цензуре в прессе. Но настоящей предварительной цензуры не существовало, а различие между подобным положением вещей и ситуацией преследований и травли прессы весьма существенно. Поэтому я с радостью принимаю это исправление, хотя должен повторить, что в 1721–1723 годах было много исков к прессе и что они в значительной степени препятствовали непрерывному течению струйки (и уж точно не «потоку») «свободных политических высказываний».

Наконец, вернемся к профессору Джону Кэннону, чья рецензия на эту книгу в журнале History[821] была гораздо менее доброжелательной. Я рад следовать правилу, согласно которому автор должен молча выслушивать справедливую критику. Но когда она неточна и несправедлива, возникает другая проблема, поскольку молчание может быть воспринято как признание вины. Так что в данном случае я отвечу. Мистер Кэннон считает, что моя книга «в острой форме поднимает… проблемы методики и терминологии» и что аргументация в ней состоит из умозаключений и догадок, связанных с «самыми тенденциозными предположениями». Я уже отметил первый приведенный им пример моих прегрешений (присутствие или отсутствие короля в Виндзоре) и предположил, что это результат невнимательного прочтения моего текста, а также неправильного цитирования. Мистер Кэннон продолжает:

Вот неплохой пример аргументации мистера Томпсона. Он хватается за сомнительные источники и обрывки старых сплетен, если они служат для очернения вигов. На с. 185 нам говорят: «вероятно», что Уолпол снимал показания у одного из преступников. Это не кажется вероятным, но намерение автора состоит в том, чтобы показать личную мстительную заинтересованность Уолпола. Двумя страницами ниже это уже становится историческим фактом: «Остальная часть дела ясна… Уолпол сам добыл улики у осужденного конокрада». От повторения эта мысль не становится менее гипотетической. Что касается истории о зверствах, гласящей, что лорд Кобхэм воздвиг в Стоу скульптуру двух повешенных браконьеров, то я в это не верю, несмотря на заявленную мистером Томпсоном «устойчивую местную традицию».

Поскольку мистер Кэннон не приводит примеров тех сомнительных источников, которые я использовал, то у меня нет необходимости парировать такой выпад: это выстрел в молоко. То, что Уолпол получил показания от осужденного конокрада (Ричарда Блэкберна), явствует из страницы, которую цитирует мистер Кэннон (с. 267), где мы находим, что Блэкберн пишет: «Я прилагал мои самые истинные и усердные старания, чтобы осведомить достопочтенного графа Рочестера и достопочтенного Роберта Уолпола, эсквайра, о том, что я знаю про таких людей…» Из контекста становится ясно, что Блэкберн информировал Уолпола как фактического рейнджера Ричмонд Парка. Возможно, мистер Кэннон возражает против слова «добыл»? Но когда человеку, приговоренному к смертной казни, обещают помилование, если своими показаниями под присягой он погубит жизнь другого человека, то слово «добыл» не кажется неуместным. Блэкберн так заканчивает свое письмо от 30 июля 1725 года (SP 35.37):

Невзгоды моего заключения невыносимы. Бедность и другие печальные последствия делают жизнь сущим бременем. Поэтому я смиренно прошу Вашу честь ходатайствовать перед государственным секретарем и мистером Уолполом от моего имени, и я умоляю ваше милосердие сообщить мне… буду ли я отправлен на каторгу или что еще требуется от меня, чтобы дополнить мою информацию, и все, что