Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

точки зрения идеалов той эпохи мы судим о Черном акте и находим его несовершенным. Но одновременно этот же век, пусть и управляемый — в том виде, в котором это происходило, — правовыми нормами, дает хрестоматийную иллюстрацию применения права как инструмента и идеологии, стоящих на службе интересов правящего класса. Олигархи и знатное дворянство были согласны подчиняться верховенству закона только потому, что этот закон действовал исправно и придавал их гегемонии риторику легитимности. Такой парадокс и был стержнем данного исследования. Он же являлся стержнем общества XVIII века. Но этот парадокс оно в конце концов не смогло преодолеть, поскольку он удерживался в равновесии благодаря невидимому балансу классовых сил. Когда баталии 1790–1832 годов показали, что их соотношение изменилось, правители Англии встали перед пугающим выбором. Они могли либо отказаться от верховенства закона, демонтировать тщательно продуманные конституционные структуры, отбросить свою риторику и осуществлять власть силой — либо подчиниться своим собственным правилам и отказаться от гегемонии. В кампании против Пейна и печатников, в Двух законах (1795), в законах о рабочих объединениях (1799–1800), в Манчестерской бойне (1819) и в Шести законах (1820) они предприняли нерешительные шаги в первом направлении. Но в конце концов вместо того, чтобы разрушить собственное представление о себе и отречься от ста пятидесяти лет конституционной законности, они покорились закону. Через это подчинение они — пусть и задним числом — осветили новым светом историю своего класса и вернули ему часть его достоинства; несмотря на Уолпола, несмотря на Пакстона, несмотря на Пейджа и Хардвика, риторика права в конечном счете послужила не только для отвода глаз.

Послесловие к первому изданию в издательстве «Перегрин»

После выхода в свет этой книги менее двух лет назад в моем распоряжении появились некоторые новые данные источников, а дружественно (и недружественно) настроенные читатели обратили мое внимание на несколько ошибок. Пересматривать текст полностью преждевременно, а затраты на внесение в него немногих изменений были бы непомерно высоки. Поэтому решено оставить первоначальный текст в исходном виде, поместив некоторые дополнения и исправления в настоящем приложении.

Я в большом долгу перед мистером Н. Г. Коксом, заместителем хранителя Государственного архива Великобритании, за то, что он представил моему вниманию документы Чарльза Беннета, графа Танкервилла, занимавшего пост главного выездного судьи в лесах к югу от Трента с конца 1715 года до своей смерти в 1722‑м. Эти документы сохранились в фондах вещественных доказательств судебного распорядителя канцлерского суда («Экспонаты мастера Тинни»: С 104/113–14) и включают в себя небольшую переписку по лесным делам и большую книгу регистрации входящих официальных деловых документов за 1715–1722 годы.

Эти документы полезны, но они лишь подтверждают сведения, изложенные мною в первых четырех главах книги. Лорд Танкервилл жил в Лондоне или в Миддлсексе, доверив ведение большинства дел своему секретарю или поверенному (мистеру Бейли) и посланнику суда (мистеру Уэббу). Эти дела в основном касались выдачи лицензий на рубку леса, корчевку кустарника и охоту в королевских лесах. Кроме причитающихся ему выплат (1500 фунтов стерлингов в год), в его счетах указаны стандартные сборы за каждый вид лицензии: две гинеи за охоту, один шиллинг за каждое дерево, разрешенное к рубке, одна гинея за каждый акр торфа и т. д. Конечно, возможно, что фактически взимаемые сборы были выше внесенных в книгу записей и местные лесные чиновники, чья благосклонность была необходима для направления каждого запроса на лицензию к верховному судье, также получали некоторую сумму от заявителя. За первый год пребывания Танкервилла в должности в регистрационной книге зафиксирована выдача джентльменам многочисленных лицензий на преследование и отстрел дичи в Виндзорском лесу («для развлечения себя и друзей»): в 1716 году выдали шестнадцать таких лицензий, каковая щедрость вызвала протест со стороны Кобхэма и Негуса (см. выше, с. 34 прим. 1, с. 48, прим. 3, с. 53). Доходы от лицензий росли: за два с половиной года, с апреля 1718‑го по сентябрь 1720-го, они составили 174 фунта 18 шиллингов 4 пенса, а за следующие полтора года, с сентября 1720‑го по апрель 1722-го, 485 фунтов 17 пенсов. Это были поступления из всех лесов, находящихся под опекой Танкервилла, но добрая половина его дел касалась Виндзора. И приведенные цифры действительно показывают, что, когда лесные власти жаловались на потерю укрытия для оленей, по лицензии усиленно вырубались кустарники, живые изгороди и деревья.

Есть некоторые свидетельства того, что этот процесс сопровождался определенными трениями. С одной стороны, те, кто получал лицензии, нередко были служащими лесного ведомства, их родственниками и богатыми фермерами (регардеры и т. д.). Когда вердерер Роберт Ли, эсквайр, получил разрешение построить дом и огородить участок в пол-акра вокруг своей ветряной мельницы на Истхэмстед Уок, некоторые жители Уинкфилда и Уотерфилда вступили в «объединение, или конфедерацию» противников этого пожалования и грозили снести ограждение. С другой стороны, те, кто не мог получить лицензии или действовал, не считаясь с полномочиями главного выездного судьи, подвергались притеснениям или судебному преследованию. Среди нарушителей были Энтони Мик (с. 69–70), рубивший лес, Томас Банс, Уильям Херринг и Джон Пантер (с. 126), которые выкорчевывали живые изгороди, и Роберт Эдвардс (с. 67) — тот выкапывал и уносил прочь королевскую землю на Уинкфилдской равнине, прорыв множество канав «под предлогом осушения названной равнины. Он складывает ее в большие кучи, смешивая с известью, и удобряет ею свою землю».

Похоже, что перед нами снова конфликт между лесными служащими и их родственниками и протеже, с одной стороны, и широком кругом лесных фермеров, не принадлежащих к этому числу, с другой. В на редкость самоуверенном критическом отзыве (в журнале History за октябрь 1976 года) профессор Джон Кэннон высмеял приведенные мною сведения по рассматриваемому вопросу:

Нам говорят, что «с вступлением на престол Ганноверской династии реальное присутствие монарха в лесу прекратилось» и это позволило королевским чиновникам действовать бесконтрольно (с. 141). Это полностью противоречит объяснению, приведенному на с. 55, согласно которому Георг I посетил лес в 1717 году и был встревожен увиденным запустением: «он достаточно разбирался в охоте, чтобы распознать признаки… и с тех пор проявлял пристальный интерес к лесу». Приведенное заявление, в свою очередь, можно противопоставить другому, убеждающему нас в том, что «частое пребывание королевы Анны в лесу» привело «к добродушной мягкости в управлении лесами…». Было бы лучше, если бы автор решил, что именно с большей вероятностью могло способствовать плохому управлению — королевское отсутствие или присутствие.

Трудно предвидеть, что именно способно озадачить невнимательных или намеренно проявляющих непонятливость читателей. На самом деле я написал следующее (с. 51–52): «Время королевы Анны ознаменовалось добродушной мягкостью в управлении лесами; возможно, ее частое пребывание в лесу больше способствовало обузданию правонарушителей, чем частые судебные разбирательства». Свидетельством этого является очень малое количество предъявленных обвинений в лесных судах, а также множество литературных реминисценций (в том числе в поэме