Пасха под Гудермесом. Боевые действия в Чечне и Дагестане - Виталий Николаевич Носков

Сорок российских пленных – из них семь офицеров – встретили православного священника с надеждой.

– Я не мог им дать никаких гарантий, – сказал батюшка. – Хотя полевые командиры обещали, что будут относиться к пленным, как положено. Я хотел поддержать верующих, спросил: «Желает ли кто принять Таинство?» Офицеры исповедовались и причастились… Юноша-танкист рассказал, что его экипаж, входя в Грозный, имел задачу – проехать, встать на перекрестке и ждать команду, а их на поражение… Мир всегда лучше войны…

Когда я спросил отца Анатолия: «Почему храм Архангела Михаила сгорел?» – он ответил: «На все воля Божия. Так Господу было угодно по нашим грехам». Попрощавшись, батюшка покинул меня.

В храм вошли двое солдат: зажгли свечи, приложились к иконам. Один с заживающими ожогами на лице глядел на образа с детской надеждой. Рядовые 324-го мотострелкового полка, возвращаясь в Шали, имели мало времени на молитву. Осталась в памяти их светлая вера, что Бог и Церковь защитят от дальнейших бед и что их ждут дома: в Иркутской области и Воронеже.

В храме Архангела Михаила я понял – зачем я тут… Я прилетел в Грозный в поисках смысла жизни, растоптанный 1991 годом, очередным ломанием хребта страны о ельцинское колено, раненый разрушением нравственного мира России. Я искал виноватых в Америке и Кремле, а здесь, в храме, люди брали всю вину на себя, утешаясь в покаянии, искренне считая, что суд Божий уже идет.

Все подготовленные заранее вопросы, вглядываясь в умиротворенное лицо батюшки, я забыл, только слушал его: ведь отец Анатолий сразу распознал мои сомнения. Сам священник не боялся скорбей и болезней. Испытания и заботы, которых он переживал множество, не нарушили его душевный покой. Меньше всего в этом море скорбей я ожидал увидеть спокойного, мирного, неунывающего человека – светло-светлого посреди военного мрака. «Среди скорбей должны преобладать радость и любовь», – этим отец Анатолий – живая проповедь – в своем служении руководствовался, чем приносил людям много добра.

Именно отец Анатолий открыл мне, что «черное расположение духа бросает тень на все окружающее, и тогда от нас веет ледяным холодом».

Благочинный церквей Чеченской Республики, настоятель храма Архангела Михаила считал заботу о себе и своих невзгодах – оковами и своим личным примером убеждал, что в сегодняшней нравственной битве прежде всего надо забыть о себе. Освободиться от самого себя в его понимании означало скинуть с ног парализующие путы себялюбия.

– Научитесь молиться за других, – сказал он мне на прощание, – более, чем вы, страждущих.

По дороге обратно, в аэропорт Северный, среди развалин, под защиту недремлющего ока федеральных сил, я со стыдом вспоминал, как безмятежно встречал новый 1995 год, а после часа ночи вышел в пустой коридор, прижался горячим лбом к холодным корешкам книг и, вдруг что-то почувствовав, разрыдался.

Не решаясь спросить батюшку: «Возможно ли обострение обстановки на Пасху», – в палатке пресс-центра я снова услышал, что в Светлое Христово Воскресение боевики обещают кровопролитие.

…Двадцать второго апреля я снова был на чисто выметенном церковном дворе. В этот праздничный день офицеры МЧС привезли вместительный резервуар для питьевой воды, на котором была табличка: «Употреблять после кипячения».

Вдоль расставленных столов на скамейках ожидали службу погруженные в себя горожане. Рядом сидел недавно освобожденный из плена грозненец Александр.

«Жена и дочь убиты, – говорил он. – Ногу в плену, развлекаясь, ичкерийцы проткнули кинжалом… Документов нет». Рядом с нами прошел друг детства Александра, не узнал его, а Саша, униженный сегодняшним положением, не смог окликнуть знакомого.

Женщины на скамейках делились друг с другом:

– В поселке Калинина стреляли всю ночь. С чердака дома стреляют, ходят по ступенькам, и под ногами боевиков страшно хрустит стекло… Мы не могли прийти сюда в Вербное воскресенье – стреляли… С 5 января по 18 февраля я жила у подруги-прихожанки, ели картошку и сухари… Российские солдаты подарили нам печку-буржуйку…И зачем зимой война?.. Когда войска вошли, я из подвала выползла, мне солдат кричит: «Бабуля, вы откуда? Вы живые?..» Черноречье взяла морская пехота, слышу во дворе: «Валя, Валя?» С четвертого этажа выглядываю, девочка с соседнего балкона глядит вниз и кричит солдату: «Вовка, это ты?» Влюбленные встретились. Болезный вопрос – все православные кладбища заминированы… Солдаты для чего приехали? Разминируют… Я так плакала, что угробили нашу церковь. Только здесь и утешение. Наши хоть батюшки живы… Ну, слава Богу, есть куда прийти…

Из разговоров перед службой я узнал, что отец Анатолий родом из Кирова, что он заботливый отец: детей у него – мальчик и девочка, а супруга, матушка Люба, приезжая, всегда везет с собой то белье для пожилых женщин, то лекарства. И когда за общей трапезой старушки вдруг начинают ссориться, батюшка сразу начинает петь «Отче наш», возобновляя молитву до тех пор, пока за столом не умиротворятся…

В одиннадцатом часу вечера тишину порвала бешеная стрельба. Это на «Минутке» подвергли обстрелу дальневосточных собровцев. В ходе боя погиб лейтенант Николай Перьков. Через двое суток во дворе ГУОШа я видел его изрешеченный пулями УАЗ, усыпанный красными маками.

На Пасху храм Архангела Михаила охраняли бойцы 1-го полка ОДОН внутренних войск МВД России – бывшей дивизии Ф.Э. Дзержинского. Окружающие церковь развалины казались безжизненными. Ни огонька. От тревожного ожидания военнослужащим можно было освободиться только в церкви, но на службе среди двухсот тридцати четырех прихожан стояли только пять казаков в камуфлированных телогрейках и форменных шароварах с красными лампасами, безоружные. За голенищами начищенных сапог нагайки.

Единство паствы в молитве ошеломило… На изломах истории русские всегда нуждались в подкреплении духа, и во все времена лечили душу в православных храмах.

С началом крестного хода я впервые увидел, что такое самопожертвование. Горение свечей высветило, что спинами к нам, прикрывая собой поющих «Христос воскресе из мертвых», стоят офицеры и бойцы, держа в прицеле автоматов зияющие пустоты смертоносных развалин. Начал шарить по стенам домов прожектор «луна», приведенный в действие бэтээрщиком, которому тут же громогласно приказали выключиться. В эти минуты стало особенно ясно, что же такое «смертью смерть поправ».

Острыми клыками дыбились над крестным ходом разрушенные строения, живые огоньки свечей отпугивали тьму, многоголосое нестройное пение заглушало далекий пулеметный гомон. Страждущих вели за собой двое пастырей: отцы Анатолий и Александр, примиренные со всеми, молитвы которых каждый раз были живой беседой с Богом, а повседневное служение в отравленном гордыней Грозном лучшей, умножающей веру, проповедью…

Уезжая после трех часов ночи, я видел, как отец Анатолий дарит иконки детишкам, наголо стриженным, одинаково по-приютски одетым, радостно улыбающимся…

III

На Пасху ожесточенные бои шли в Гудермесе… Под Аллероем, попав в засаду, погибли