Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

Старшая пионервожатая и начальник лагеря, жестикулируя, поддерживают речовку.

Начальник лагеря: Отлично! Так им прямо в лицо и отчеканим!

Старшая пионервожатая: А теперь сразу, без паузы.

Колонна разворачивается в мощный хор.

Хор (исполняет гимн демократической молодежи):

Люди разных народов,

мы мечтою о мире живем…

На припеве:

Эту песню запевает молодежь,

Молодежь, молодежь.

Эту песню не задушишь, не убьешь,

Не убьешь, не убьешь! —

начальник лагеря и старшая пионервожатая отчаянно жестикулируют.

Начальник лагеря: Отлично, патетично… Но…

Старшая пионервожатая: Что «но»?

Начальник лагеря: Надо добавить задушевности. Не в смысле (показывает) не задушишь, не убьешь. Это уже ясно. А в смысле лирики.

Старшая пионервожатая: Обижаете, начальник. У нас с собой было, в смысле, будет вам задушевности. Даша, добавь советскую интернациональную душу.

Даша: Летите, голуби, летите… Для вас нигде преграды нет… (В руке у нее макет голубя.)

Начальник лагеря: В целом неплохо, но я бы усилил. Да, кстати, Толмачев, ко мне! (Толмач подходит.) Да, вот еще что. Иностранцам потребуется переводчик.

Старшая пионервожатая: Это еще зачем? Вы же говорили, что они по-русски секут.

Начальник лагеря: Секут-то они секут. Но говорят на устаревшем языке Пушкина и Толстого. А русский язык, он живой. За годы советской власти он развился и обогатился новыми словами, многие из которых иностранцам сегодня не понять. Язык Пушкина и Толстого велик, но какой дурак говорит на этом языке.

Толмачев: Дурак действительно не говорит.

Начальник лагеря: Короче, переводчиком назначим пионера Толмачева.

Толмачев: А почему я?

Начальник лагеря: Фамилия у тебя подходящая. Толмач – испокон века переводчик. Усек?

Толмачев: Усек, усек. Мы их живо научим по-нашенски ботать.

Начальник лагеря (крутит указательным пальцем перед носом Толмачева): Цыц, я тебе поботаю… Но над их лексикой всем придется поработать. Все меня поняли?

Все (хором): Все!

Начальник лагеря: Требуется, чтобы вы все сплотились и в едином порыве на своем примере продемонстрировали преимущество нашего коллективного образа жизни накануне вступления в высшую фазу – коммунизм. И еще – надо отнестись к ним гуманно. Помните, у них там и нищета. И вы должны быть готовы поделиться с ними всем, чем сможете. Едой, гостинцами.

Пончик: Мне для этих несчастных ничего не жалко. Я последнее отдам.

Толмачев: От тебя не убудет.

Пончик: Нахал.

Сигнал отбоя.

Сцена 5

Торжественная встреча. Над забором, напряженно вглядываясь вдаль, нависают Звездюк и Ломакина. Звездюк смотрит в подзорную трубу.

Звездюк: Они уже нарисовались на горизонте.

Ломакина: Дай, дай скорее твою трубу. Я хочу их видеть.

Звездюк: Это не труба, а переносной телескоп, в который можно наблюдать звезды.

Ломакина: Нафига мне твои звезды? Я хочу увидеть этого человека!

Звездюк: Какого такого человека? Их же двое: мальчик и девочка.

Ломакина: Я хочу мальчика.

Звездюк: По-твоему, женщина – не человек. Ну, мать, после таких слов тебе нет места в коммунизме, который уже на горизонте.

Ломакина: Ну Звездючик, миленький, дай мне в твою штуку хоть глазком взглянуть. Нам же обоим поручили заранее известить лагерь об их приближении.

Звездюк: Ладно, я не жадный. Обзирай своих иностранцев.

Ломакина: Хорошенький какой! Такой молодой, а уже иностранец!

Звездюк: Она тоже ничего себе. Вылитая Аэлита из романа Толстого.

Ломакина: Вот, вот. Они все ближе. Какой пацан, не то что некоторые. (Презрительно смотрит на Звездюка.)

Звездюк: Едут-едут.

Звездюк свистит, подавая сигнал для встречи гостей.

Барабанная дробь. Сигнал сбора.

Иностранная пара на сцене: Широко открывается забор.

На сцене хор в костюмах пятнадцати сестер (советских республик). На первом плане в центре сцены девушка с хлебом-солью. Справа начальник лагеря, слева солист хора.

Начальник лагеря: Мы приветствуем наших дорогих гостей.

По традиции вы должны отведать нашего хлеба-соли.

Вперед выдвигается солист.

Солист: Песня про Москву из фильма «Свинарка и пастух».

Начальник лагеря (протягивая руку гостям): Ну вот, теперь вы наши. Прописались, можно сказать.

Савва: Почему прописались?

Толмачев: Прописа́лись. Другое ударение, другой смысл. Я в случае чего буду вам переводить.

Начальник лагеря: Семен Семенович.

Савва: Савва.

Начальник лагеря: Какое странное имя.

Савва: Святой такой был. Он еще в восемь лет ушел из семьи в монастырь. Преодолел великий соблазн Адама и никогда не ел яблок.

Сестра крестится.

Толмачев: Ну и дурак. Яблоки – они вкусные, особенно когда из чужого сада.

Начальник лагеря: Бога нет, это медицинский факт. Но ничего, наши пионеры вам все объяснят. (Обращаясь к девочке.) А вас как звать-величать?

Василиса: А я просто Василиса.

Начальник лагеря: Василиса Прекрасная. Как же, как же – сказочный персонаж на сером волке.

Толмачев: Считай, по-нашему Васька (жует яблоко).

Ломакина: А Васька слушает да ест. Это ты, Толмач, серый. И волчара притом.

Начальник лагеря: Как это, в сущности, верно, что русские семьи в Америке сохраняют русские имена и помнят о своих корнях. Но вы устали с дороги. Наши пионеры проводят вас в палаты.

Савва: Вау, у вас пионеры живут в дворцовых палатах?

Толмачев: Скорее в больничных.

Гаснет свет. Сигнал отбоя.

Сцена 6

Палаты девочек после отбоя.

Василиса: Привет, девочки!

Пончик (прикладывая палец к губам): Тс-с-с… У нас после отбоя запрещено громко разговаривать. Жизнь в лагере ночью замирает.

Василиса: Как же так, вы не живете ночной жизнью?

Ломакина: Да не слушай ты ее. Настоящая жизнь только ночью и начинается. Только она, как тебе объяснить, бурная, но тихая.

Василиса (в раздумье): Как это бурлить тихо?

Ломакина: Научишься!

Девочки окружают Василису, срисовывая фасон ее платья.

1-я девочка: Фасончик клевый какой.

2-я девочка: Срисуем, и у нас такой будет.

3-я девочка: Тут нижняя часть, сборки на поясе.

4-я девочка: Да, да – втачной пояс.

5-я девочка: Рукав фонариком.

1-я девочка: Да, да. Не забыть на сборку.

2-я девочка: Вытачки, вытачки на груди – самое главное.

Пончик (рассерженно): Что там у нее на груди?

Ломакина: Вытачки, вытачки… (Обращаясь к Василисе.)

Ты на них не сердись. А фасончики и выкройки можно срисовать только из двух журналов: «Работница» и «Крестьянка». А еще круче с живой модели. А живая модель – это ты и есть!

Василиса: Да я совсем не обижаюсь. Может, тогда для удобства разденусь? Так легче будет срисовывать.

Ломакина: А вот это не надо.

Василиса: Мальчики могут подсмотреть. У них тоже своя ночная жизнь. Представляешь, они будут рассказывать о том, что увидели ночью.

Василиса: Как у вас все сложно и необычно.

Ломакина: