Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - Дмитрий Е. Косырев

Вы думаете, это пустяк? Да в брежневскую эпоху коллективная пьянка была почти официальной идеологией, общественной скрепой, второй по значению после Великой Отечественной войны. Надо было проехаться в метро в пятницу вечером, когда положено было пить в отделах на работе. Или накануне, допустим, светлого праздника 7 ноября. Этот запах (то есть вонь) вспоминается до сих пор. Страна спивалась потому, что это было идеологически положено.

Что характерно, у меня действительно были проблемы, связанные с этим (и со всем прочим по части образа жизни). Например, несколько лет держали в стажерах в «Правде» и не принимали в КПСС, уже кого угодно приняли, только не меня. В том числе и потому, что не пил – «не свой», да и вообще не свой. Однако не гнали, просто ситуация была как бы подвисшая. И тут эпоха окончательно изменилась – пришел Горбачев, и всем стало ясно, что такие, как я, победили. Мы теперь имеем право быть собой.

Это не политика. Это нечто глубже, какая-то несущая конструкция советского общества – коллективизм.

Но еще в Сингапуре «коллектив» я открыто провозгласил матерным словом, непригодным для приличного общества (привет Бердяеву с его идолом коллектива). И в итоге все в жизни получилось. Как я уже писал про деда, надо уметь родиться в правильном поколении.

Коллектив. Коммуна (питающаяся рисовым концентратом и местным луком). Основа и опора советской идеологии той, «шепиловской» эпохи.

Как сам Шепилов к этой основе и опоре относился? Как в 20-е годы, когда он был студентом, и как чуть позже – мы уже знаем. А потом, после 1957 года?

Он боялся.

Дмитрий Шепилов, человек, вроде бы в каких-то ситуациях абсолютно бесстрашный (и это не только на войне), после своего падения с вершин жил в постоянном страхе. Он очень хорошо знал, перед кем и чем.

Мне позже, когда я уже по возвращении в Москву разобрался, что он имел в виду в письмах, хотелось буквально крикнуть ему: и это вы мне говорите о том, чтобы не высовываться? А те же гаванские сигары в министерском кабинете в МИДе? А незабываемый «Табак рокэн», который я должен был привезти из того же, между прочим, Сингапура – если бы он в природе еще был?

Так ведь это все – сигары, духи – было до 1957 года. А после – вот что. Я упоминал, что кроме профессорского стола генерал Шепилов привез из Вены еще один замечательный предмет? Так вот, то был его служебный автомобиль, на котором он объехал (сам – за рулем) половину Австрии и пару соседних стран. Тоже бывшая собственность штаба СС, где расположился потом штаб 4-й Гвардейской. Тоже выкупленная дедом за деньги, когда армия расформировывалась.

Он ее, видимо, обожал, если привез в Москву. Таких машин больше не делают – «Опель-адмирал», красавец с откидным верхом. Он стоял в гараже (меня иногда водили на него посмотреть), милиционер приходил для очередного техосмотра, повелевал включить мотор, и ему подчеркнуто сдержанно говорили: мотор работает.

А вот теперь представьте себе, что было бы, если бы по Москве разнеслись слухи, что Шепилов разъезжает по Тверской… извините, по Горького… за рулем, современным языком, уникального кабриолета.

Дед хотел отдать машину моему отцу. У которого никаких собственных автомобилей никогда не было (даже когда он был уже полковником). Он отказался – потому что пройдет слух, что зять Шепилова… и так далее. И вот квитанция о продаже «Опеля» за 3 тыс. 515 рублей в мае 1966 года. Жаль. Жаль, жаль, жаль…

И не только зять или дочь Шепилова жили все советские годы в страхе перед вот этим, вы уже понимаете чем. Постепенно это достало и меня. Были такие друзья в школе, для которых «внук Шепилова» означало, что я наверняка с презрением к ним отношусь. Хотя на самом деле я впервые научился кого-то презирать уже в очень зрелом возрасте. И ведь, повторю, не то чтобы речь шла о деньгах – рабочие или мастера цеха тогда получали заведомо больше моей семьи. Нет, тут было что-то другое. Оно пронизывало всю атмосферу. Внук политического ссыльного, исключенного из партии? Чему завидовать? А вот же находилось, чему…

Опять из бумаг моего деда – не то чтобы он сохранял вообще все. Только важное. Доказательство того, что некий предмет куплен им по средствам.

Часы. Декабрь 1966 года – квитанция о покупке золотой «Омеги» за 250.50. Продал машину, купил часы…

Это была безнадежная борьба. С золотыми часами или без них, в темном костюме или домашнем свитере он смотрелся так, что поворачивались головы – да, в любом его возрасте. Спасения от завистников не было и не могло быть.

Завистники – это что за люди? А те, кого он искренне не любил. Как-то раз моя мама вынесла беспощадный диагноз: он сам себе это устроил. Для него были или великолепные, потрясающие люди, или инфернальные негодяи. С теми и с другими проблем, как ни странно, было немного. Но часто он отзывался о ком-то – «так, середнячок». И про такого человека забывал. Так вот они-то, говорила мама, были страшнее всего.

Урок: не будьте лучшим. А если вы лучший, то держите удар. Шепилов – по общему зачету – держал.

Давайте вернемся к июньскому пленуму 1957 года. Мы уже не раз это делали – но самое вкусное я припас под конец книги. Вообще-то речь о настоящем цирке, если бы от таких цирков не было так грустно.

ЦК КПСС – это пара сотен человек, которые вовсе не обязательно относились к высшему руководству страны. Там были местные руководители, понятия не имевшие о том, что творится в Москве, или образцовые представители своих профессий, от рабочего до писателя… В общем, срез элиты общества.

И это – в нашем случае – толпа, которая захлебывается от ярости. Такой был пленум.

С одной стороны, по партийным традициям, отданные на растерзание люди должны каяться (ну, а если не пожелают – тогда и вообще кошмар). И первая часть пленума – это коллективное принуждение к покаянию. Допросы каждого, брошенного на съедение, под непрерывный рев зала. Сначала сломали Маленкова, потом Кагановича. Первухина, Сабурова, на Молотове споткнулись… Ни одному не дали ответного слова в спокойной тишине, ни одному по сути не дали нормально сказать что-либо.

Хорошо, все (кроме Молотова и Шепилова) сломались. Думаете, помогло? Руденко: «Наоборот, их выступления должны еще больше насторожить нас, потому что эти выступления