Император Юстиниан Великий и наследие Халкидонского Собора - Михаил Вячеславович Грацианский

всяком случае находится ниже движущего и ведущего, чем бы оно ни было, и не будучи сама по себе законченным живым существом (ἐντελὲς ζῷον), но будучи сложена в единство руководящим началом (τῷ ἡγεμονικῷ), — для того чтобы стать законченным живым существом, сошлась и сложилась с небесным руководящим началом, став для него своей в силу своей пассивности (ἐξοικειωθεῖσα αὐτῷ κατὰ τὸ παθητικὸν ἑαυτῆς) и приняв божественное, усвоенное ею активно. Так она составилась в качестве единого живого существа из движимого и движущего, а не из двух или из двух совершенных и самодвижущихся. Поэтому человек есть некое иное живое существо по отношению к Богу — не Бог, но раб Божий, хотя так обстоит дело даже с какой-нибудь небесной силой. Плоть же, ставшая плотью Бога, есть живое существо, вместе с Ним сложившееся в одну природу» (Lietzm. Frg. 107. P. 232).

Того же еретика Аполлинария из слов против Диодора:

«Орудие и двигатель (τὸ κινοῦν) по природе составляют одно действие. Если же одно действие, то одна сущность, и, стало быть, природа Слова и плоти стала единой» (Lietzm. Frg. 117. P. 235, 236).

Его же из «Слова о воплощении»:

«О, новое творение, божественное смешение, Бог и плоть составили единую, одну и ту же природу!» (Lietzm. Frg. 10. P. 207).

Его же к Петру:

«Мы говорим, что Господь по природе — Бог и по природе — человек в силу одной смешанной (συγκράτῳ) природы, плотской и божественной» (Lietzm. Frg. 149. P. 247).

К этому мы добавим и самого Полемона, ученик Аполлинария, ясно говорящего, кому принадлежит выдумка о сложной природе и слова о том, что природа плоти и божества едина. В слове против Тимофея, своего соученика, он говорит следующее:

«Ничуть не хуже думать и следующее: говорящие, что Бог и человек — одно, не стыдятся исповедовать единую воплощенную природу Слова как одну сложную. Ведь если Бог совершенен и Он же — совершенный человек, значит, Он — две природы, как говорит о том выдумка каппадокийцев, самомнение Афанасия и спесь (ὁ τύφος) тех, кто в Италии. И притворяются эти, якобы наши, что думают так, как наш святой отец Аполлинарий, а проповедуют как Григорий двоичность природ, ничего, похоже, не любя, кроме единственно тленной славы сего мира, и будучи увлечены надеждой на священство. Что им и нам? К чему они тщатся следовать достойному удивления мнению (συμβαίνειν … ἀξιαγάστῳ φωνῇ)? Зачем они притворяются, что являются учениками божественного Аполлинария? Ведь это мнение породил для нас только он ради уничтожения двоичности природ».

Итак, из сказанного стало ясно, что принимающие единую воплощенную природу Бога Слова как сложную, следуют заблуждению Аполлинария.

Ведь иже во святых Кирилл, согласно тому, что мы сказали выше, сказал о единой воплощенной природе Бога Слова не иначе как применительно к двум природам, в силу чего он прибавляет: «Мы утверждаем, что природ две». Ведь согласно тому, чему учит тот же отец, у Слова одна природа, а у плоти — другая. То, что иже во святых Кирилл отвергает тех, кто говорит о сложной природе и изобретает единую природу плоти и Бога, мы немедленно докажем на основании слов самого этого отца.

В слове против синусиастов он говорит следующее:

«…чтобы мы верили, что хотя Его святое и пречистое тело было единоприродно нашим телам, однако же оно чтимо, божественно и находится далеко за пределами мер наших тел, хотя и стало для него собственным, ибо Он через него действовал. Потому-то оно и назвалось хлебом жизни, и говорится, что сошло оно с неба и дало жизнь миру благодаря вышнему и сошедшему с небес Слову, собственностью которого и стала плоть. Итак, она божественна, как я сказал, но [p. 18] пусть никто не заподозрит, что она превратилась в природу божества, если есть у такого человека крепкий ум, владеющий благим искусством догматики. Ведь пребывающей за пределами и превыше всего природе подобает сохранять чистой простоту и несмешанность с иным, а также считаться несложенной (τὸ μὴ συντεθεῖσθαι δοκεῖν) в том, что касается ее, и не нуждаться в какой-либо прибавке, и не вступать с несоприродным ей предметом в общение, основанное на тождестве природы или единосущности».

Посредством этих слов отец ясно запрещает говорить применительно к божеству и человечеству Христа о сложной природе, поскольку невозможно божественной природе, соединившейся с человеческой, составить единую с ней природу.

Итак, обличив нелепость противников, он разъяснил, что две природы, сойдясь, составили не сложную природу, но сложного Христа, поскольку, будучи по природе Богом и по природе же человеком, Он признается одним и тем же. Но противники истины, вдобавок к прочим своим нелепостям не желая следовать отеческим догматам и предпочитая им аполлинариевские, не пропускают ни одного пути нелепости, посредством которого они растлевают души людей слишком простосердечных. Коварно скрывая имя Аполлинария как очевидный признак нечестия, они прилагают имена святых отцов к его сочинениям и к собственным выдумкам, улавливая простоватых и сбивая их с пути истины.

Ведь они предлагают два ложно надписанных (ψευδεπιγράφους) послания: одно написанное Юлием, епископом Рима, пресвитеру Дионисию. В нем говорится следующее:

«Желаннейшему владыке моему, сослужнику Дионисию, Юлий, епископ Рима, во Господе радоваться».

Затем много ниже прибавляет следующее:

«…ибо говорящим о двух природах с необходимостью следует одной поклоняться, а другой не поклоняться. В божественную креститься, а в человеческую не креститься. Если же мы крестимся в смерть Господа, мы исповедуем одну природу бесстрастного божества и страстного человечества» (Lietzm. P. 256. № 18; P. 258.15–259.1).

И другое, якобы написанное иже во святых Афанасием к императору Иовиану, содержащее следующее:

«Мы исповедуем Сына Божия, рожденного вечно предвек от Отца, ради нашего спасения рожденного по плоти от Святой Девы Марии, как учит божественный апостол, говоря, что, когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего [Единородного], Который родился от жены (Гал. 4.4), и что Он — сын Божий и Бог по духу, и сын человеческий по плоти, [исповедуем] не две природы единого Сына, одну поклоняемую, а другую непоклоняемую, но одну природу Бога Слова, воплощенную и поклоняемую вместе с плотью Его единым поклонением».

Итак, в то время как акефалы выставляют их на вид, мудрость Божия, свыше уничтожая их зло, не позволила лжи остаться необличенной: она дала нам углубиться в писания Аполлинария, каковые, сопоставив с теми, которые предлагают они, мы явно обличим из слов самого Аполлинария, что они ими измышлены.

Ведь сам же Аполлинарий в слове против Диодора пишет следующее:

«Не подобает, чтобы одно и то же поклонение причиталось обеим природам, то есть Творцу и