Кампанелла - Евгений Викторович Старшов

Если христианин называет то или иное лживыми сказками, то и о самом христианине, как и о евреях, другие отзываются так же точно. Ибо ведь и язычники отрицали чудеса и приписывали их игре случая, как о том можно прочесть у Тацита и Юстина, равно как и у других историков; а то, подобно Плинию и Авиценне, считали во всем этом повинными людскую глупость или естественную магию».

Доводы, направленные против христианской веры:

«Христос обещал скоро вернуться для учинения страшного суда, но вот прошло уже 1600 лет, а второго пришествия все еще нет.

Вера в евхаристию (причастие) явно предполагает что-то невозможное (пресуществление, то есть превращение хлеба и вина в плоть и кровь Христа. – Е. С.).

К области невозможного относится и девственность матери Иисуса.

Невозможно и то, что Бог, который в высшей степени един, в то же время троичен, к тому же, воплощаясь, он приравнивается части.

Но пусть такова уже была его воля – воплотиться ради нашего спасения, – это не помешало тому, что до сих пор большее число людей осуждается, нежели спасается.

Не нелепо ли далее и вот что: если, прибегая к сравнениям, приравнять весь мир к размерам человеческого тела, то все христианство в целом окажется всего одним лишь пальцем этого тела. Почему же это Бог восхотел спасти всего лишь единый перст из того телосложения, которое составляет в совокупности все, им созданное? Но спасения достигает к тому же ничтожная частица самого этого перста, поскольку очень немного христиан честных, достойных спасения.

Да с чего же это Бог предоставил диаволу власть большую, нежели самому себе над своими же творениями? По немощи? По незнанию? Или в силу нежелания прийти к нам на помощь? Но, значит, он либо дряхл, дрябл, либо невежда, лентяй, нерадивый ко всему и жестокий.

Нельзя не упомянуть и того, что провидением своим и путями к спасению обделил он огромное число людских поколений, существовавших в течение 3000 лет (то есть от грехопадения до Боговоплощения. – Е. С.). И почему поднесь лишенные помощи христовой подвергаются погибели столь неисчислимые сонмища татар, японцев, китайцев, африканцев, народов Арктики и Антарктики? И можно ли прийти так к тому выводу, что Бог, понуждаемый отеческой заботой, и в силах спасти людей, и знает, как это сделать, и не лишен к тому желания?

Если же душу свою положил он лишь за избранных, то почему же таковых столь ничтожно мало?

Далее: раз существовало другое полушарие Нового Света, почему Моисей, излагая родословную рода человеческого, умалчивает об этой части света, равно как и Христос? Разве на нее не распространялся потоп? Но ведь нам ничего не говорят, каким путем попали туда люди. Уж не зародились ли они там сами собой, как рождаются лягушки, согласно Эпикуру, Диодору, Авиценне?

Далее: как это Бог позволяет любому из нас вытворять что угодно и не предотвращает моровых поветрий, голодовок и войн, ересей и расколов?

Присовокупим сюда и то зло, которое вносится в мир вредными для нас животными, никчемной мошкой, комарами, змеями, шипами на растениях и т. д., а там идут бедствия, вызываемые ураганами и наводнениями и т. д. Раз Бог бесконечно добр и вездесущ, откуда низвергается на нас такая тьма невзгод? И почему зло получает возобладание над добром?

Если виною тому, как говорят, первородный грех, то в чем согрешили мы, не являющиеся в том соучастниками? И в возмездие за что тем же невзгодам подвергаются животные?

А раз, далее, звери вожделеют к тому же, что и мы, так же ведут себя, так же ощущают, то не едины ли мы с ними по природе своей?

Все говорит за то, что случай царит над людьми.

Кроме того (так скажет политик) те, кто приводит в защиту религии мученичество и чудеса, приписываемые ее первым основателям, сами оказываются неспособными к сотворению чудес и многое как будто бы измышляют. И они вовсе не готовы идти на мученичество и чураются креста; рекомендуют они нам иметь очи горе, вожделея сами для себя о земном. И так происходит, какой религиозный толк ни возьми, как то уже громогласно подчеркивал Кардан. Священнослужители не подобны ли пользующимся почетом жонглерам, призывающим нас взирать на небо, а тем временем обчищающим наши карманы? Разве все эти бонзы, марабуты, брамины не подобны Диогену, который плевал в подаваемые блюда с тем, чтобы внушить отвращение сотрапезника и одному все пожрать? Духовные лица у различных народов политику представляются именно такими, как Катону казались фламины, Диогену – иерофанты, которые, восставая против любострастия, стремления к почестям, сами между тем до всего подобного были падки; а то, избегая всяких треволнений, такие люди все бремя невзгод возлагают на пасомых; и все же рядятся во святые. И вот, по диавольскому наущению, возникает соблазн усомниться, не ложны ли жития древних святых, по меньшей мере в части своей. Ибо поистине, кто тверд в вере и далеко в ней зашел, глубоко и во всех вещах уповает на Бога, тот менее всего способен к своему личному прославлению, к обретению житейских утех. Раз женщин любовный пыл заставляет бросать все с тем, чтобы денно и нощно добиваться возлюбленного, то не на гораздо ли большее должна подвигнуть страсть к высшему благу и верховной красоте? Таким образом, люди, пекущиеся о житейских благах, внушают к себе подозрение в том, что не верят сами в ими проповедуемое, а всего только обманывают тут нас ради собственной корысти; и после того как мы вовлекаемся (в дебри) религии, подобным обманным путем, сами оказываемся обманщиками, не имеем силы вырваться в силу сложившихся среди окружающих обыкновений, либо потому, что не ведаем ничего лучшего, либо же в силу тех удобств, которые приносит с собой религия.

В настоящей жизни добро и зло выпадают одинаково на долю как благочестивых, так и нечестивцев. Не воспризнаешь безбожника на основании того, как ему живется.

Кроме того, политики говорят: Бог либо существует, либо не существует. Если правильно последнее, станем дурачить мир, обеспечивая за собой власть. А ежели Бог существует, то уже заранее предустановил нам быть такими, каковы мы сейчас, и тем самым отвергнул. А значит, не в состоянии мы заслужить ни осуждения, ни спасения, ни умалить, ни усугубить что-либо из этого; так станем же поступать так, как нам любо.

Разве не учит о вечности мира Аристотель, которого все эти подголоски христианства почитают не токмо что величайшим философом, но и поверенным в тайнах природы, нигде ни в чем не ошибающимся.

Ведь и Лукреций присовокупляет тут свое