История частной жизни. Том 5: От I Мировой войны до конца XX века - Филипп Арьес

и моральной профилактике. Сифилис распространяется во французских колониях, и еженедельник Le Père Peinard, цитируемый Аленом Корбеном, играет словами «сифилизация» и «цивилизация». Американец Саймон Флекснер писал в 1913 году: «Страна, которой удастся обуздать венерические болезни, во многом опередит своих противников». Гитлер (вероятно, страдавший сифилисом) инициирует закон от 18 октября 1935 года, предписывающий обязательную консультацию врача перед вступлением в брак, запрещающий носителям венерических заболеваний жениться и обязывающий стерилизовать их посредством кастрации. Если ко всему сказанному добавить, что проститутки нередко страдали алкоголизмом, очень часто — туберкулезом, то станет понятно, до какой степени в обществе была сильна «тревога по поводу вырождения» и что возвращение к моральным устоям было необходимо для защиты «вида». Сифилофобия пойдет на спад лишь после II Мировой войны, когда будут открыты антибиотики. Трепонемы и гонококки адаптировались к своим новым противникам, но контрнаступление не вызвало новой волны боязни сифилиса. По-прежнему остаются два вопроса: кто торгует собой? Кто является клиентом?

Кто торгует собой?

Онтогенетическая этиология проституции обнадеживала. В конце XIX века «специалистки» еще поддерживали тезис о врожденной склонности к проституции. Гипотеза о социальном ее генезисе отметалась в связи с тем, что нищих женщин много, однако не все нищие продают свое тело. В 1911 году доктор О. Симоно, служивший врачом в полиции нравов, провел осмотр двух тысяч «продажных женщин» и сделал вывод, что «к проституции существует патологическая органическая склонность», которую он назвал «наследственным безумием», потому что, по мнению этого врача, проституция имеет наследственное происхождение, является результатом «химических, биологических, плазменных изменений». Это опровергало скандальные по тем временам утверждения Габриеля Тарда, который был профессором Коллеж де Франс, а до того — директором Службы статистики при Министерстве юстиции. Он осмелился поднять проблему спроса на продажную любовь, задав простой вопрос: «Клиент проститутки — кто он?» С чрезвычайной смелостью для той поры (Тард умер в 1904 году) он напоминает о том, что в христианском обществе, в котором нет эротики и которое не предполагает получения удовольствия от супружеского секса, фрустрированный муж, часто никогда не видевший свою жену полностью обнаженной, прибегает к услугам проституток. Более того, он утверждает, что все движется к новой этике, которая будет признавать «утилитарную или эстетическую ценность чувственного удовольствия и его роль в жизни индивида и всего общества. Результатом этого будет новая концепция брака и семьи»[142]. Служанки, продавщицы, официантки, портнихи-надомницы, гувернантки, учительницы музыки, частные учительницы и прочие, не будучи профессионалками, доставляют «хозяину» — и часто в его собственном доме — эротические удовольствия, о которых ничего не знает добродетельная супруга. Упомянем также об эпизодической проституции дам из мелкой и средней буржуазии, возбужденных и очарованных всем тем, что они видят в универсальных магазинах, — «первых ласточках» общества потребления. Бедность, ранее пережитое насилие, даже просто невозможность что-то купить себе являются вполне достаточными объяснениями для этой проституции «на полставки», и разговоры о «врожденной аномалии» или «истерической натуре» здесь излишни.

Клиент проститутки — кто он?

Так кто же все-таки клиент? Для одинокого иммигранта идти искать расслабления в борделе нормально, его мотивация очевидна. Но сорокалетний преуспевающий руководитель, за рулем своего «БМВ» снимающий проститутку на авеню Фош в обеденный перерыв? Из «Доклада Симона» узнаем, что проститутки — и их сутенеры — живут за счет «случайных» клиентов. Но кто эти клиенты? Мы этого не знаем. Мужчины, жаждущие некоей экзотики, от которой отказываются жены или любовницы? Стыдливые извращенцы, которые таким образом реализуют свои вуайеристские, фетишистские и садомазохистские потребности? Робкие и стеснительные мужчины, которым доступна лишь проститутка, получающая за свои услуги деньги? Психопаты, помешанные на тайне, которые в анонимности таких отношений находят гарантию того, что тайна будет сохранена? Скрытые гомосексуалы, которым нравится смотреть, как другие клиенты занимаются сексом? Католики-грешники, разделяющие любовь и секс и не желающие, чтобы их жена привыкала к обязательному оргазму? Закомплексованный тип, стремящийся, чтобы его ни с кем не сравнивали, как это могла бы сделать бесплатная партнерша? Богатый человек, который еще раз решил доказать себе, что за деньги можно получить все что угодно? А если не все, то, по крайней мере, практически идеальные подобия? Паиньки, желающие время от времени наслаждаться нарушением установленного порядка? Это всего лишь гипотезы. Остаются уверенность и умиротворение.

Уверенность? Результатом пресловутой «сексуальной революции» явилось лишь увеличение количества порнографических журналов и фильмов, а клиентов у проституток меньше не стало. В этом смысле секс — в отличие от голода — остается сферой неудовлетворенности. Умиротворение? Сексологи Мастерс и Джонсон говорят о «благотворном терапевтическом влиянии проституток» и выступают за «научную реабилитацию» проституции, которая при должном медицинском контроле могла бы содействовать предупреждению или лечению сексуальных расстройств у отдельных индивидов.

СЕКС И СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ

Секс в нуклеарной семье, где существует любовь между супругами и их детьми, является «практикой» — в том смысле, который в это слово вкладывает Мишель Фуко. Таким образом, он является продуктом состояния общества, и когда в обществе происходят изменения, это состояние мутирует. Практика эта, конечно, идеальная, потому что любовь и дружба иногда умирают. Осознание — или признание — эфемерности является одним из важнейших новшеств частной жизни начиная с 1920-х годов. Прежде строгость социальных кодов и навязываемых ими табу запрещала даже думать на эту тему всем, кроме некоторых «оригиналов», каким был, например, Шарль Фурье. Конечно, к некоторым отклонениям относились терпимо, если они касались супруга, искавшего удовольствий в объятиях любовницы или проститутки, при условии выполнения им супружеского долга. «Сексуальная свобода» на фоне увеличения продолжительности жизни, а следовательно, и совместного существования показала, что акме не может повторяться до бесконечности, что в смене партнеров находит выражение сексуальный инстинкт, что такая система отношений, как моногамия, существовала не всегда и что она не была распространена повсеместно, короче говоря, что она была обусловлена исторически.

Тип пары, где безупречная жена была верна мужу, а ветреный супруг изменял ей, осталась в прошлом. Западное общество вновь открыло сексуальный потенциал женщин, о котором говорил Овидий и которому есть масса примеров в античной мифологии. Многие культурные системы укрощали его различными способами, к которым можно отнести насильственный брак и изоляцию женщин, женское обрезание, инфибуляцию и пр. Сохранять девственность во французских буржуазных кругах было необходимо для того, чтобы женщина не имела возможности сравнивать. Брачная ночь часто переживалась женщиной как изнасилование, дальнейшие сексуальные отношения — как «долг», если не как «ярмо». Может ли сексуально «эмансипированная» женщина на протяжении пятидесяти лет довольствоваться одним и тем же мужчиной? Не пойдет ли неудовлетворенная, утомленная или испытывающая отвращение женщина искать «утешения на стороне»? Сексологи берут