Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

«Разобраться». Этот молодой офицер был уже закалённым бойцом, побывавшим во многих делах, и в его устах это неприятное словцо звучало весьма зловеще. И два матёрых сержанта тоже не растерялись бы, случись надобность. Кинжалы и мечи были при них. Но генерал, остановившись в конце улицы и вглядываясь в темноту, ответил ему спокойно:

— Просто хочу поговорить с ним.

— Тогда зайдём за угол, — предложил прапорщик.

— Да, дождёмся его, — согласился генерал.

И они все зашли в кривой, тёмный и воняющий мочой ближайший переулок, в конце которого горел один фонарь, кажется, над какой-то вывеской. Возможно, там располагался не очень приличный кабак, так как оттуда слышалась музыка и пьяная песня. Волков и один из сержантов не спеша продолжили свой путь, а Максимилиан и второй сержант прилипли в темноте к стене сразу за углом.

Волков и его спутник шли дальше, и ему казалось, что в темноте их силуэты в свете лампы должны быть хорошо видны, и тот мужичок, что следит за ними, должен их разглядеть. Но ничего не вышло. Вскоре их догнал сержант, который был с Максимилианом.

— Господин генерал, господин генерал…

— Ну, — барон остановился и обернулся.

— Этот ублюдок оказался хитрым, тёртым парнем, он не пошёл за вами. Почувствовал что-то, — сообщил сержант.

— Не пошёл?

— Нет. Постоял немного у въезда в проулок, а потом вскочил на мула; господин прапорщик пошёл за ним, но он уехал.

И вправду этот ублюдок хитёр и осторожен. Ну, хоть не выследит их. И не узнает про Сыча.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 48

⠀⠀

Чуть поплутав, они нашли Гончарный переулок и дом вдовы Цогельман. Сопровождение он оставил на улице, у угла дома, постучался в дверь и уже со вдовой, что освещала ему путь лампой, поднялся на второй этаж дома, где и устроился Сыч. А тот к визиту подготовился, выставил на стол кувшин вина, хлеб, неплохой окорок и два стакана. Ещё раз поздоровались, сели говорить. Фриц разлил вино.

— Ну, экселенц, как винцо?

— Не отвратное, — похвалил в своей манере генерал.

— Вот и я о чём, хорошее винишко, вот только дерут за него сволочи, как за самое лучшее.

— Тут всё дорого, — сказал Волков. — Рядом, считай за рекой, нижние земли начинаются, а там у еретиков ни серебра, ни золота не считают. Поэтому и здесь всё дорого.

— Это да, я уже понял.

— Ты знаешь, зачем меня сюда курфюрст послал? — отпив ещё вина, перешёл к делу генерал.

— Знать не знаю, но, думаю, раз вас послали, так затевают какую-то войну. В этом деле вы мастер.

— Почти войну… Резню здесь хочет затеять.

Сыч сразу оживился:

— А-а… Никак еретиков резать собрались?!

— Да. Их.

— Ну, это дело прибыльное, этих слуг сатаны тут много, и они, вижу я, богаты. Я давеча шёл, поглядывал по лавкам, кто чем торгует и почём, и, смотрю, один ублюдок сидит в своей лавке и книгу читает. Грамотный, значит. Я-то, конечно, из любопытства в книгу ему и заглянул, чего он там читает-то, а в книге всё на нашем языке, читаю и поверить не могу, там про Господа нашего, то, оказывается, сатанинское было писание. И сидит, подлец, никого не боится. Не таится, не прячется. А потом голову поднимает, смотрит на меня поросячьими своими глазками и говорит, — Сыч кривляется, изображая говорившего. — «Изволит ли добрый господин поглядеть что из товаров». Я ушёл, едва сдержался, чтобы не харкнуть ему в морду.

— Даже не вздумай их задевать, — предупредил помощника генерал, — они тут в большой силе. Мослы переломает, и будешь считать, что ещё легко отделался. Тут даже капитаны стражи — и те еретики.

— Не, ну я-то всё понимаю, просто удивительно сие, удивительно, сидит такая, сволочь, сатанинское писание читает, никого не боится, инквизиции на него нет.

— Некого им тут бояться, они тут грозят нашим пастырям и церквям, и никто их не одёрнет.

— Ну так вы на то и приехали.

Барон молча кивнул: да, для того я и приехал.

— Вот и правильно; оборзели, нечестивые, кровищу давно им надобно пустить, заодно и с деньжатами у вас поправится, — размышляет Фриц Ламме. — И когда думаете начать?

— В апреле, — отвечает Волков, — или в мае.

Тут Сыч сразу меняется в лице, от кровожадной радости от смерти еретиков у него не остаётся следа, теперь он в лучшем случае выглядит озадаченным.

— Как в апреле? Это вы тут собираетесь сидеть до апреля?

— Или до мая.

Теперь на лице Фрица Ламме уже отчётливо видно разочарование.

— И мне, что ли, сидеть тут с вами до мая?

— А чего тебе не посидеть, ты же не на свои будешь тут жить, я тебе содержание увеличу. Живи себе в удовольствие.

— Экселенц! — воскликнул Сыч.

— Что?

— Я же женился осенью.

— А я женился весной, и что?

— У меня жена… Вы же видели её.

— Видел, и что? Что с ней не так? — Волков, кажется, начинал понимать, в чём причина волнения Сыча.

— Да наоборот, с нею всё так. Она у меня сказка… окорок в медовой горчице. Ей же всего восемнадцать лет. Вся налитая, кровь с молоком. Изъянов нет. На неё все засматриваются. За нею глаз да глаз… Я буду тут сидеть… Так она же гулять начнёт, — Фриц Ламме был явно расстроен. Он развёл руки, и жест его означал: это же очевидно, вы, что, не понимаете, экселенц?

И это его расстройство разозлило генерала.

— Так это потому, что ты дурак, — зло выговаривал он Сычу. — На кой чёрт женился на молодой, она же тебе во внучки годится.

— Ну уж не во внучки, в дочки, — поправил его Ламме.

Волков махнул рукой.

— Старый муж при молодой жене — извечный предмет насмешек и злых шуток, и поделом ему. Потому что он дурак. И ты про то знал, но сам же в эту петлю и полез, тебя никто не тянул. Чего ж теперь ноешь?

— Больно хороша она была, — вздохнул Фриц Ламме. — Вы же видели её, экселенц.

— Ну, и ходил бы к ней, деньжат давал бы, зачем женился?

— Так я так и хотел, но она сказала, что даст только через церковь.

— О, молодец какая. Ну раз так, то мог бы кого приставить к ней, чтобы приглядывали.

— Так кого?

— Ну, хоть Ежа или подручных твоих, как их там звать, не помню.

— Кого? — Сыч скривился. — Эту сволочь оставить приглядывать за моей женой?! Это всё равно, что голодных псов оставить приглядывать за куском