Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

то ученый оставил их без внимания, сохранив и даже усилив отсылку к работе Малаховского (с указанием на ее переиздание в 1925 г.) и повторив без изменений фразу о «культурном неравенстве».

В своей обзорной статье «Работа по русскому фольклору за революционный период», опубликованной в первом номере нового журнала «Этнография», Ю. М. Соколов отметил деятельность «энергичных фольклористов» Сибири (М. К., Г. С. Виноградова и «их товарищей»), образовавших «фольклористическое гнездо в Иркутске», и высоко оценил «Беседы собирателя» и книгу Виноградова «Детский фольклор и быт»[115]. А историк и краевед И. М. Гревс, сочувственно откликаясь на те же издания, сделал в своей рецензии следующее примечание:

Б. и Ю. М. Соколовы отзываются о ней (т. е. книге Г. С. Виноградова. – К. А.) с большим одобрением, так же как и о работе М. К. Азадовского. Приятно встретить такое дружное согласие между четырьмя деятелями на том же поприще[116].

Обобщая свой опыт собирателя, М. К. вовсе не предполагал отказываться от «полевой работы», которую всегда воспринимал как основу фольклорно-этнографических изучений. Благодаря своей «профессорской» позиции в ИРГОСУНе и стремительно нараставшему краеведческому буму перед ним открылись возможности, которых недоставало в Чите. 12 июня 1923 г. М. К. обращается в Словесно-историческую комиссию педфака со следующим заявлением:

Готовя к печати большую работу, связанную с изучением фольклора рус<ской> сибирской народности и нуждаясь в некоторых дополнительных материалах, прошу Комиссию возбудить перед Президиумом ф<акульте>та ходатайство о разрешении мне научной командировки (за свой счет) на северное побережье Байкала для соответственной работы с 25/VI по 15/VIII c<его> г<ода> с сохранением жалования и пайка[117].

Предположительно, к просьбе такого рода М. К. подтолкнуло желание продолжать свою собирательскую деятельность. Планируя в 1923 г. свой летний отдых с Надеждой Павловной, он наделся удачно соединить «научную командировку» с отдыхом в знакомых им обоим живописных местах на берегу Байкала. След этой «командировки» обнаруживается во втором издании «Бесед собирателя»:

…летом 1923 г. на озере Катакель (Котокель. – К. А.[118]) (вблизи Байкала, ок<оло> 300 верст от Иркутска) мне пришлось вести беседу с одним старообрядческим начетчиком, который длинным рядом цитат «по старым книгам» предсказывал близкую «кончину» мира[119].

Год спустя состоялась, по согласованию с советом ВСОРГО, научная поездка М. К. «для изучения нового быта» в село Усть-Балей (Иркутский район Иркутской губернии) и село Олонки Идинской волости Иркутской губернии (в 85 километрах от Иркутска)[120], где М. К. надеялся отыскать следы пребывания декабриста В. Ф. Раевского, похороненного в Олонках[121]. От этой поездки сохранилась тетрадь с надписью: «Олонки», в которую М. К. заносил то, что видел и что сообщали ему местные жители о Раевском и его родственниках (40–5). 2 сентября 1924 г. на заседании этнологической секции ВСОРГО М. К. сделал сообщение о своих «наблюдениях над современным бытом деревни в селах Балей и Олонки»[122].

Следующая поездка, позволившая ученому освежить и применить на практике методы собирательства, описанные в «Беседах собирателя», состоялась в 1925 г. Проводя летний отпуск в Тункинской долине, он «открывает» сибирского сказителя Егора Сороковикова. Приводим его отчет, помещенный среди других сообщений о поездках, предпринятых в 1925–1926 гг. членами этнологической секции ВСОРГО:

Моя поездка в отчетном году имела несколько случайный характер. Я проводил лето на курорте Аршан[123] и решил воспользоваться этим пребыванием для выполнения поручения Секции: произвести разведки о сохранности и бытовании сказки в этом совершенно еще не изученном в этнографическом отношении крае. Аршан представляет очень удобное место, в качестве базы, для этнографа. К источнику всегда стекается много народу (как русских, так и бурят) из ближних и дальних селений Тункинского района. Приезжают с Тунки, Ахалика, Шимков, Турана… Здесь легко завязать многочисленные знакомства и связи, сделать много попутных записей, навести первоначальные сведения о сказителях. Из таких бесед удалось узнать о существовании в одном из селений вблизи Аршана (Ближний Хобок) целой семьи сказителей: Марфы Ивановны Нефедьевой и ее братьев: Ивана и Егора Сороковиковых.

Мне удалось посетить это селение и познакомиться с названными лицами. Наибольший интерес из них представляет последний. Это – в полном смысле выдающийся сказитель (он же и выдающийся музыкант) <…>. Как большинство «настоящих» мастеров-сказителей он очень охотно и с большим удовольствием согласился рассказывать мне сказки. В три сеанса – а больше не удалось провести: время было летнее, рабочее, – я записал от него 10 сказок, которые, большею частью, являлись очень пространными и длинными. <…>

Сказки Егора Ивановича Сороковикова представляются довольно своеобразными в русской сказочной словесности. Сказитель очень хорошо грамотен, немало читал и на деревенский масштаб довольно образован. У него даже есть небольшая собственная библиотечка, состоящая из ряда справочников медицинского и сельскохозяйственного характера и нескольких, конечно, совершенно случайных томиков беллетристики. По его признанию, он знаком и с географией и астрономией. Эта его начитанность своеобразно отразилась на характере и колорите рассказанных им сказок[124]. <…>

Три сказки записаны от престарелой Марфы Ив<анов>ны Нефедьевой, но память уже значительно изменила сказительнице, и ее тексты большого значения и интереса не представляют.

Общим учителем для всех троих явился отец их, умерший уже очень давно и слывший по округе за самого замечательного музыканта-скрипача и сказителя и, что очень важно, умевший рассказывать как по-русски, так и по-бурятски. (Сороковиковы, Нефедьевы – ясашные или, как они сами себя называют, «инородцы», т. е. происшедшие от смешанных браков русских с бурятами.) Это придает особое значение репертуару семьи Сороковиковых.

Должно еще добавить, что Г. С. Виноградов, посетивший в это же время ряд других селений (Ахалик, Тунка, Шимки, Туран и пр.), установил наличие еще целого ряда сказителей и сообщил мне их имена. Я предполагаю, как только представится возможность, еще раз посетить эти места и таким образом глубже охватить и обследовать, видимо, не малое сказочное богатство Тункинского края[125].

Возможность навестить Егора Ивановича вторично представится М. К. летом 1927 г.; в третий (и последний) раз – летом 1935 г. Первая публикация записанных в Тунке сказок состоится в 1932 г., а в более полном варианте и вместе с записями других фольклористов – только в 1940‑м.

Осенью 1925 г. М. К. вновь удается побывать в Москве и Ленинграде в научной командировке, растянувшейся на четыре с лишним месяца. Покинув Иркутск в конце августа, он вернется лишь в январе следующего года. 26 августа 1925 г. Исаак Гольдберг писал Анне Кроль:

…знакомые