Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

добросовестной, творческой, многократной авторской переработки – повесть стала более значительной. Страшно представить себе, что весь этот труд пропадет напрасно. Вношу предложение об утверждении этой книги в плане».

* * *

Шварцу была свойственна постоянная рефлексия. Он подводил итоги прожитого года, тщательно анализировал свои отношения с людьми и был очень чуток к восприятию своего творчества не только литераторами, но и чиновниками от литературы. В то же время главным и ни с чем не сравнимым благом были для него чувство дома, благополучие жены и дочери, атмосфера уюта.

«Что определяет мой сегодняшний день? – размышлял Шварц в описываемое нами время жизни. – Попробую привести в ясность свои дела по пунктам, по разделам… Союз. Бываю там относительно редко. На заседаниях. По делу. Репутация каждого из нас в Союзе, точнее в руководстве Союза, меняется, и при этом меняется часто, и в большинстве случаев, по причинам для нас загадочным. За дверями комнаты президиума и парткома меня могут ругать, перетолковывать мои слова, приписывать то, чего я не говорил, а оправдаться невозможно. Всё это делается заглазно… Как же я отношусь ко всему этому? Говоря по чести, в основном спокойно. Почему? Потому что пишу. Потому что беспечен от природы. Потому что выработались некоторые внутренние, гигиенические правила, помогающие почти без участия сознания не дышать отравленным воздухом. Тем не менее, ввиду того, что я человек общественный, люблю людей и люблю, чтобы меня любили, и когда по тонким приметам я чувствую, что моя репутация в глубинах Союза поколеблена – то расстраиваюсь. Впрочем, на несколько часов… На сегодняшний день, правда, в Союзе мои дела как будто ничего себе…

Дальше. Работа. Я пишу новый сценарий, и многое в нем пока как будто выходит. Сценарий о двух молодых людях, которые только что поженились, и вот проходит год их жизни с первыми ссорами и так далее и тому подобное. Главная трудность в том, чтобы сюжет был, но не мешал. (Словом, как всегда, когда я касаюсь самого основного – литературы, и касаюсь, так сказать, со стороны, мне делается совестно, слова отнимаются, и мне хочется заткнуться.) Итак, работа на данный день – идет. И нет у меня чувства, что я выброшен из жизни…

Дальше. Дом. Здесь основа – Катюша. Бог послал мне настоящую жену, которую до того не отделяю от самого себя, что не умею написать о ней, как следовало бы. Благодаря Катюше, где бы мы ни жили – в страшной ли комнате в Кирове, на даче ли, в своей ли квартире – всё чудом преображается, превращается в дом… И этого мало. У нее особый дар понимания – я ей читаю всё, что пишу, и слежу, нравится или нет, и всегда она права, хоть ничем не похожа на литературных дам. Даже языком их владеть никогда не умела. Ужасно трудно говорить о близком. Она очень хороша собой и следит за собой, как и подобает женщине. Нет больше сил писать о ней, так похоже и не похоже. Бог дал мне в жены женщину. Прожили мы вместе вот уже восемнадцать лет. И до сих пор мне не стыдно читать письма, которые я писал ей в начале нашего знакомства. Ну и довольно об этом… Итак, дома я спокоен, дом помогает работать, и самое путаное и тревожное существо в нашем доме – это я сам. Я сам пытаюсь держать себя в ежовых рукавицах, и вечно срываюсь, и снова начинаю новую жизнь. На сегодняшний день меня даже пугает бессмысленная радость, с которой я живу. Вчера увидел спящего кота, его розовый нос и великолепную шерсть, и вдруг так обрадовался, так восхитился, что сам ужаснулся. К чему бы это? Ну, довольно ловить себя за хвост.

Попробую дальше по пунктам приводить свои дела, свой сегодняшний день в ясность. Друзья. Друзей у меня нет. Мой первый и лучший друг – Юра Соколов – пропал без вести, очевидно, погиб в конце войны 14-го года. До сих пор я вижу во сне, что он жив, и радуюсь, что на этот раз это уже не сон, а, слава богу, правда. Дружил с Олейниковым, но в сущности дружба с этим странным человеком кончилась в году 25-м. После этого много было всякого. Бывало, что месяцами мы не встречались. Никто за мою жизнь так тяжело не оскорблял меня, как он. Но я всё-таки любил, как мог, этого человека. Страшно сказать – но был гений. И он пропал без вести, очевидно, погиб. Теперь есть люди, с которыми мне интересно более или менее. Но не могу сказать, чтобы я их любил. Полагаю, что и они меня тоже. Я в хороших, приятельских отношениях с ними, но это не вполне близкие люди. Всё время ощущается некоторое расстояние – то ли от разницы натур с другими, то ли это вообще свойственно нашему времени…»

* * *

Сценарий о двух молодых людях, упомянутый Шварцем в дневнике, был задуман для режиссера Кошеверовой и снова, как и в случае с «Золушкой», предполагал Янину Жеймо в главной роли. Действие сценария (названного Шварцем «Первый год») происходило осенью сорок пятого года. По замыслу автора, вчерашние школьники и фронтовики одновременно пришли поступать в ВУЗ. Как писал в заявке на сценарий Шварц, это «давало возможность показать разные характеры, рассказать о своеобразных взаимоотношениях, возникающих благодаря различию возрастов и жизненного опыта». Главная героиня – повзрослевшая Маруся Орлова из «Первоклассницы», успевшая закончить школу и побывать на фронте, после чего она демобилизовалась и пошла работать маляром, решив, что начисто позабыла школьную программу. Занимаясь ремонтом здания университета и прислушиваясь к спорам поступающих, Маруся осознает, что ее школьные знания достаточно основательны, и тоже подает документы в университет.

Договор на этот сценарий был заключен Евгением Львовичем с «Ленфильмом» в середине июня 1947 года, но за год работы над ним концепция сценария изменилась. В апреле 1948-го Шварц представил художественному совету студии текст об истории бывшей воспитанницы детского дома, которая стала студенткой, а затем вышла замуж. Евгений Львович решил, что интереснее рассказать в сценарии о начале совместной жизни молодых людей, об их адаптации друг к другу и совместном преодолении первых трудностей. Двумя годами ранее Шварц уже работал над пьесой на эту тему по просьбе Акимова, и теперь решил использовать свой материал в новом контексте.

Художественный совет киностудии направил сценарий на утверждение в Главное Управление по производству художественных фильмов и получил ответ о необходимости «коренной переделки» сценария. По мнению авторов рецензии, Шварц не ответил в своем