Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

гневу и агрессии со стороны, принимающая всё близко к сердцу, я бы не рискнула подняться ещё раз к палате Сынри в одиночестве, но с Тэяном рядом было поспокойнее. Приближаясь к месту назначения, мы увидели напротив запретных для меня дверей мать и сестру Сынри. Они снова были здесь. Мой шаг невольно замедлился, и Тэян, шедший чуть позади, успел со мной поравняться. Где-то в двух метрах от родственников супруга я остановилась окончательно, не здороваясь уже, видя, как они поднялись, и мегерами впиваются в меня взглядами. Госпожа Листаршая (в отличие меня – младшей) сменила платье, была всё с той уложенной причёской, идеальным маникюром. Ханна выглядела проще матери, но в злобе ей не уступала. - Это здесь, - тихо шепнула я Тэяну, слабо кивнув на дверь. - Иди, - спокойно сказал он мне, разрешил, как будто больница принадлежала ему. Я сделала шаг в сторону, но дорогу мне перегородила Ханна. - Тебе не ясно было сказано? – прошипела она. – Убирайся вон от моего брата! - Ханна, послушай… - попыталась договориться я, но она скрестила руки на груди и перекрыла дверь собой: - Пошла вон! Слышала? - Уходите, - грозно и брезгливо прозвучал голос моей свекрови. Она посмотрела на Тэяна, не на меня. – Уходите. - Хорошо, - кивнул мой спутник, - обязательно. Шнурки только подтяну. И он действительно присел на корточки. Я непонимающе скосила на него взор. Опустившись, он задрал штанину джинсов и, заставив дам перед нами замереть, достал из-под неё пистолет, не стесняясь, медленно и вертя им напоказ поднялся. - Даша, иди, проведай Сынри, я пока с девушками потолкую. – К счастью, он засунул оружие за пояс, а не направил на Ханну или её мать. На миг я испугалась, что он перейдёт в атаку, но это были только предупреждения, демонстрация возможностей. Сестра и мать Сынри ничего не посмели сказать, будто языки прикусив, но я отчётливо прочла в их глазах упрёк и подтвердившиеся подозрения в том, что я – преступница, подосланная бандитами для убийства. Уже на пороге палаты я услышала брошенное мне в спину свекровью: - Если сыну станет хуже после твоего посещения, клянусь, я сама застрелю тебя! Ты меня не напугаешь своими криминальными дружками! – Завершила она чем-то неразборчивым, каким-то ругательством, которое сумела себе позволить в виду высокого статуса. Она обозвала меня кем-то вроде «помойной крысы», само собой, такие дамы не зачернят свою речь матершиной. Но мне уже было плевать – я была внутри. Глаза сразу же нашли Сынри и застыли на нём, недвижимом, с тянущимися к рукам капельницами, подключенном к различной аппаратуре. Тихонько подойдя, я вгляделась в его лицо, не изменившееся, точно такое, каким оно бывает, когда он спит. Сосредоточенное, собранное, степенное. Переодетый в больничную рубашку, он лежал под тонким одеялом. Я нашла прикреплённый к койке обходной лист, заглянула, прочитала: температура держалась весь день в пределах тридцати семи градусов. Не знаю, к добру или к худу, что жар у него спал. Аккуратно взяв его ладонь, я пожала его пальцы. Чувствует ли он меня? Слышит? На глаза чуть не навернулись слёзы. Как могла я когда-то ненавидеть его? До того сейчас он был беззащитным и безоружным перед судьбой. Сдержав слёзы усилием воли, с помощью глубочайшего вдоха и выдоха, я помахала на глаза свободной рукой, посушив их. Присела возле Сынри. - Пожалуйста, возвращайся ко мне, - прошептала я, погладив его волосы. – Ко мне, к Барому. Не сдавайся, потерпи немножко, ладно? К тебе приедет доктор, самый лучший, он тебе поможет. Я для этого сделаю всё возможное. Ты же не оставишь меня, правда? – Я приподняла его руку и коснулась её губами. – Ты попросил меня в Петухово быть с тобой, и я согласилась, я тебя послушалась, так и ты послушайся меня. Будь со мной, Сынри, пожалуйста. Ещё раз поцеловав его руку, я осторожно её положила так же, как она и лежала до этого – вдоль тела, воскового, пугающе неодушевленного, как большая кукла. Никогда не была в Мавзолее на Красной площади, но ассоциация возникла с ним. Поднявшись, я поцеловала супруга в щёку и, подумав, в сухие и немые губы. - Ты будешь жить, Сынри, ты должен жить! Какое-то время посмотрев на него – запоминая черты и не в состоянии оторваться – я всё-таки тряхнула головой, намереваясь двинуться в путь. Я не хотела думать о том, что могу уже не застать его в живых, но и эта страшная мысль о крайности не могла не посетить меня. Отбиваясь от нехороших предчувствий, я вышла из палаты, прикрыв её за собой. В коридоре стояла тишина. Тэян, крутя на пальце пистолет, сидел на стуле, Ханна с матерью напряженно стояли, словно их по струнке выстроили только что. Хотя, если дочь выглядела испуганной и подавленной, то в лице матери сквозили жажда крови и презрение. - Идём? – обратилась я к Тэяну, и он поднялся. Не оборачиваясь на семейство Ли в неполном составе (отец занимался бизнесом, и мог навестить Сынри только быстро в течение дня, не просиживая тут часами), мы удалились по светлому коридору, полному ламп дневного света. - Ну, как он? – спускаясь, спросил мужчина. - Не знаю. Видимо, без изменений. Он в коме. Не откликается, не подаёт никаких признаков жизни. Словно глубоко спит. Дышит – и всё. - Да уж… - разделяя печаль над подобным состоянием в целом, отозвался Тэян. Как именно он относился к Сынри? Это был его постоянный клиент когда-то, они неплохо общались, имели общие дела. Пока не появилась я. Потом всё разладилось. Как вообще поживал Тэян с тех пор, как я улетела из Сингапура в апреле? Чем жил? Завёл ли девушку? Меня тянуло спросить его о жизни, но смущение не позволяло. Правильно ли он отреагирует на мой интерес к себе? Мы снова погрузились в автомобиль, на этот раз уже окончательно отправившись в аэропорт. Ехали в основном молча, говорить если и было о чём, то не к месту, не по настроению. К моему удивлению, в Инчхоне[40] мы поехали не к терминалу, куда отправляются все пассажиры любых рейсов, а куда-то в объезд, вдоль заборов, ограждающих взлётные полосы, за знаки, куда въезд разрешался только служебному транспорту. - Куда это мы? – полюбопытствовала я. - Ты же не думаешь, что неофициальные самолёты загружаются там же, где все? В аэропортах есть запасные