Время скитальцев - Мария Чернышова

Собрать вторую экспедицию Лодовико не успел: на Истиару напали аддиры, и почти весь истиарский флот погиб в сражении при мысе Кракена. А сам Небастард, чудом вырвавшись из западни и добравшись до осажденного города, там и сгинул. Как говорили смутные слухи, когда в захваченный Айферру хлынули аддиррские войска, он сам открыл ворота старой крепости, где уже не осталось защитников, и раскуривая по морскому обычаю длинную трубку с кеймой, сидел пьяный на арке ворот и смеялся во всю глотку, глядя как, враги растекаются по дворцу. А после швырнул трубку с горящими угольками в колодец…

На этом месте Эвклидес сделал многозначительную паузу.

— И что? — недоуменно спросила девочка.

— И все, — ответил лоцман. — То был не простой колодец, а секретный. На дне его плескалась земляная смола, которую он, поняв, что город обречен, выпустил из резервуаров. Земляная смола горит, детка. Огонь по трубам дошел до крепостного Арсенала, где оставались запасы огненного зелья. Рвануло, так что весь город содрогнулся.

— А ты сам это видел?

— Ну что ты, — с сожалением вздохнул Кратидес. — Меня тогда еще и на свете не было. Отец мой видел. Их галера тогда пряталась от аддирского флота в заливе Медуз. Когда рванул Арсенал, они подумали, что это извергается Раньош — тамошний вулкан. Отец говорил, что пламя пожара закрыло горизонт. За это аддиры прозвали Лодовико Небастарда Дез-Башшаретом, Безумным Курильщиком, и под этим именем проклинают каждый день, когда поджигают чашу перед своим идолом. Вот уже сколько лет минуло. Никак не уймутся, паскуды. Помнят.

Девочка помолчала, обдумывая его слова.

— Он же не победил, — сказала она.

— Нет, конечно, — ответил Эвклидес. — Но зато не торговал морской удачей, как его трус племянник.

Девочка не стала расспрашивать, что значит последняя фраза. Тогда ее интересовали другие вещи.

— Значит, сейчас не ходят? — разочарованно спросила она. — Вокруг земли?

— Не ходят, детка, — вздохнул Эвклидес. — И не будут, пока паскуды аддиры стерегут Врата Ночи. Жаль, что Тавиньо Таорец, долгой ему жизни, не воюет на море…

Девочка кивнула, соглашаясь. Тавиньо Таорец был для Эвклидеса личностью не менее легендарной, чем прославленные воители прошлого. Он бил аддиров и бил удачно — этого было достаточно.

— А если бы было можно, ты бы отправился?

— Куда уж мне в такое плавание, — вздохнул Кратидес, неловко постучав пальцами левой руки по пустому правому рукаву, заколотому булавкой. — Но, пожалуй, что и да. Моряку ведь на суше помирать не к лицу. А теперь давай, детка, доставай свою книжицу. Осилим-ка еще одну главу поучений для юной девицы…

Книгу «Поучений для благонравных и целомудренных дев» они читали уже с полгода. Начинали всегда бодро, но уже через страницу юная девам семи лет от роду начинала зевать, а моряк как-то неопределенно хмыкать.

Тогда девочка еще не знала, что для того читать интересные книги надо всего лишь решиться закрыть скучную…

На плечо Франчески легла тяжелая мягкая ладонь. Женщина вздрогнула, но это был неслышно подошедший Рико.

— Напугал, — пробормотала Франческа, по-кошачьи приникая головой к его руке.

— Прости. Я тебя звал, но ты не откликалась.

— Задумалась, Ри.

— У тебя был такой вид, словно ты грезишь наяву.

— Так и есть, — она улыбнулась. — Вернулась в мир, которого нет. Не все же вспоминать дурное, коли было и доброе. В Виоренце есть святилище Владыки вод?

— Были небольшие, у источников. А сейчас говорят построили большое: в Алексаросе, над рекой.

— Надо обязательно зайти.

— Конечно, — понимающе кивнул Рико.

Она всегда зажигала смоляные палочки за Эвклидеса Кратидеса. В какой бы город не заносила ее судьба, если в кармане была монетка, она не пропускала часовню Владыки вод. И знала, что будет так делать, покуда живет. Ибо иначе была бы самой неблагодарной паскудой.

Рико устало вздохнул.

— Что-то не так? — спросила она.

— Не знаю. Какое-то давящее чувство. Но здесь всегда так. Никогда не любил реджийскую часть Ривары. Есть здесь что-то нездоровое. Какая-то потаенная тяжесть… когда пересекаешь Ничейную землю, сразу становится легче.

— Ри, если честно, — Франческа оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушает и осудит. — Если совсем честно… Мне вообще не нравится здесь. Вся эта Тормара, что я видела за эти недели. Мне не по себе с той самой поры, как мы ушли от побережья. Здесь слишком далеко от моря, слишком душно. Слишком много земли. Я здесь чужая и своей не стану. Я это уже чувствую.

— Бальтазаррэ обещал нам большое дело. Настоящее. Дом, деньги и защиту в сложной ситуации. И мы согласились. Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы сейчас отказаться от обязательств. Собственно, мы уже делаем свое дело. Бросить начатое — предательство.

— Ри, я и не собираюсь бросать. Но после… пообещай, что если мы не сживемся с Виоренцей, то вернемся к морю. В Фортьезу или на Эмейру, если не сможем выбраться дальше.

— Дальше вряд ли получится. Ксеосса долго не забудет Кассандру Гальярд и свадьбу Спиро Андракиса. На большей части Гневного моря властвуют аддиры. А здешняя земля пребывает в неведении того, что творится за Щитом.

— Здесь дуют те же ветра, что и над морем, — ответила Франческа. — Да, расстояния смягчают напор, но они те же самые. Кто-нибудь да прознает. Если уже не прознал. Йеспер сказал, что тот человек, примо-квестор, весьма умен и искушен в выискивании чуждого.

— Не прознает, если сумеешь сдержаться и не оставишь более следов.

— А если не сумею?

Вопрос остался без ответа, так как мимо прошествовал капитан Бенито. В руке он держал бутылку, явно намереваясь отпраздновать благополучное снятие с мели. Франческа скривила губы, поплотнее затянула платок и отсутствующим взглядом уставилась на красные обрывы.

Ри прав, подумала она. Какая все же здесь неуютная земля…

…Когда наконец общими мучениями книга была осилена, и Эвклидес торжественно доложил о сей победе матушке, та благосклонно оделила лоцмана деньгами для покупки нового учебного пособия, не удосужившись приказать, что именно следует купить. Поразмыслив, Эвклидес взял девочку с собой в книжную лавку, предупредив, что потратить можно все, за вычетом декейта, который он счел своей премией и намеревался оставить в местной таверне.