Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

– Вольск, – сказал я, – город цементных заводов, где всё затянуто тонкой серой пылью и где люди умеют работать, будто не замечая этого.

Хрущёв стоял рядом, переводя взгляд с одного на другого, словно слова – теннисные мячи и он следит за силой ударов.

– Как вы можете говорить о пыли! Да вы были когда-нибудь в Вольске? – почему-то почти закричал Суслов. В голосе его прозвучала неожиданная страстность, и я даже подумал, не был ли он там когда-нибудь первым секретарём городского комитета партии.

– Это не фантазия, а пейзаж с натуры, – сказал я. – Вы можете проверить.

– Да там все в белых халатах работают! Вот какая там чистота! – продолжал кричать Суслов.

На цементном заводе белые халаты… Я вспомнил этот город, серый, с чахлыми деревцами. Пыль, которая видна за много километров.

– Да что это за завод? – добивался конкретности Суслов.

– Тут изображён «Красный пролетарий». – Миронов вмешался в нашу перепалку.

– Так почему же у него столько труб? У него их только четыре, – не унимался Суслов. Его уже явно наигранное возмущение должно было показать, что «мазня» компрометирует советскую промышленность.

– При чём здесь трубы? Художник, создавая образ города, имел право для усиления впечатления написать несколько лишних труб, – не сдавался я.

– Это вы так думаете, а мы думаем, что он не имел права так писать, – продолжал напирать Суслов»[254].

К слову, Белютин угадал: Вольск действительно по-своему был Суслову близок и дорог – все же, по сути, его родина.

Уходя из Манежа, уже в гардеробе Хрущёв устроил выволочку Ильичёву. Она произошла на глазах Рабичева. Художник спустя годы вспоминал эту сцену:

«– Зачем вы меня сюда привезли? – обратился он (Хрущёв. – В.О.) к Ильичёву. – Почему не разобрались в этом вопросе сами?

– Вопрос получил международную огласку, о них пишут за границей, мы не знаем, что с ними делать.

– Всех членов партии – исключить из партии, – сказал Хрущёв, – всех членов союза – из союза, – и направился к выходу»

Хрущёв, видимо, подзабыл: в Манеж его завёл не Ильичёв, а Суслов. «Ильичёв, – рассказывал спустя годы в своих мемуарах сын Хрущёва Сергей, – о затее Суслова ничего не знал. О том, что на втором этаже Манежа собрали произведения художников-модернистов, ему сказали только в Манеже. Предпринять что-либо он уже не мог».

Противоположное мнение высказал искусствовед Юрий Герчук: «Хрущёв, уже будучи в отставке, сообщил одному из подвергнутых им разносу художников, Борису Жутовскому, «что вся эта свистопляска с разгромом культуры затеяна была Ильичёвым, чтобы из секретарей ЦК перебраться в Политбюро» (точнее, в Президиум ЦК, так назывался тогда этот высший партийный орган). Слова Хрущёва, снимающего с себя значительную долю вины за происшедшее, по-видимому, не лишены лукавства. Однако активнейшая роль Ильичёва, ставшего как раз в 1962 году председателем Идеологической комиссии при ЦК КПСС, в крутом повороте и зажиме в сфере художественной (и шире – культурной) политики в стране – несомненна»[255].

Вспышка ярости Никиты Сергеевича оставила яркий след в истории, но не столь заметный в судьбах жертв. Сильно никто наказан не был. У нескольких живописцев всё же отобрали билеты членов Союза художников. В партийном же аппарате никого не тронули, все остались на своих местах.

Итак, для чего же 1 декабря 1962 года в Манеже была устроена вся эта комедия? Вывод напрашивается один: ради резкого ослабления влияния Ильичёва.

В самый канун 2015 года автор встречался с женой Элия Белютина – искусствоведом Ниной Молевой. Она в своё время семь лет проработала у Поликарпова в отделе культуры ЦК и неплохо знала Суслова, и Ильичёва. Так вот Молева сразу сказала, что всё инспирировал Суслов. Приведу фрагмент нашей беседы:

«Всё срежиссировал Суслов. Ильичёв был всего лишь послушным исполнителем.

Я больше вам скажу: Ильичёв в скандале тогда никак не был заинтересован. Его сын Валентин в это же время учился живописи у моего мужа Элия Белютина. Он любил авангард и, кстати, неплохо рисовал. На Манеже были выставлены и его работы.

Дальше. Работы авангардистов на выставку отбирались при участии министра культуры Екатерины Фурцевой и заведующего отделом культуры ЦК партии Дмитрия Поликарпова. Понятно, что они всё заранее согласовали с Ильичёвым.

После этого скажите: зачем Ильичёву было подставлять и себя, и своего сына? Он ведь не производил впечатление сумасшедшего человека.

– Ваша версия: почему Ильичёв во время осмотра выставки Хрущёвым поддержал бранную речь вождя?

– У него не было иного выбора. Он боялся Суслова. Всё подстроил Суслов.

– А Суслову зачем это надо было?

– Когда Хрущёв начал затирать Суслова и выдвинул в фавориты Ильичёва, кое-кто в партаппарате (и не только там) решил, что время Суслова закончилось. И Суслов стал думать, как всем показать, что от него слишком рано захотели отказаться. Так появилась идея устроить показательную порку. Аппарат должен был воочию увидеть, кто имел реальные рычаги управления.

Я присутствовала на этой экзекуции и всё видела своими глазами. Хрущёвым манипулировали два человека: Суслов и Шелепин. Один постоянно Хрущёву что-то нашёптывал, другой разыгрывал из себя рубаху-парня. А Ильичёв вынужден был метаться, чтобы всем угодить.

– По идее после погромной речи Хрущёва в Манеже должно было полететь немало голов…

– Я сама так думала. Выставку одобрил мой непосредственный начальник Поликарпов. Он был опытным аппаратчиком и, перед тем как что-то разрешить, наверняка советовался с руководством. Что же произошло? Утром следующего дня я первым делом пошла к Поликарпову. Но он при встрече лишь развёл руками. Ему самому ещё ничего не было ясно.

Всё разъяснилось через несколько дней. Суслов хотел показать, кто главный в идеологии. Оргвыводы и смена кадров в его планы тогда не входили. Он добился главного: перепугал насмерть Ильичёва.

Кстати, через две недели после скандала советское руководство организовало на Ленинских горах приём творческой интеллигенции. Я ещё не отошла от всего случившегося. И вдруг ко мне подошёл Хрущёв и, видимо, чтобы как-то поддержать, виновато бросил мне, почему я не сказала ему, что Белютин – мой муж»[256].

Поручение ЦК КПСС М.А. Суслову о встрече с творческой интеллигенцией. 1962 г. [РГАНИ]

Упомянутый Молевой приём состоялся 17 декабря. К удивлению многих приглашённых, в правительственной резиденции на Ленинских горах оказались несколько обруганных советским лидером участников выставки в Манеже. Одни полагали, что вождь собирался продолжить разборки. Другие склонялись к тому, что власть решила срочно реабилитировать раскритикованных художников.

Как вспоминал один из участников приёма – кинорежиссёр Михаил Ромм, сначала распорядители всех приглашённых усадили за столы, после чего Хрущёв предложил публике хорошенько покушать. Застолье, но без спиртных напитков, продолжалось больше часа. Потом был объявлен перерыв. И только затем состоялся, как обещал Хрущёв, задушевный разговор. И началось… Скульптор Вучетич, например, пожаловался на