Семь эпох Анатолия Александрова - Александр Анатольевич Цыганов

электрическую и физики низкотемпературной плазмы. А кому заниматься, например, такими смешными и грустными эпизодами, когда отделы и сектора рвут друг у друга научную аппаратуру, даже не разбираясь, что это за оборудование и нужно ли оно им?

Однажды Неменов – сам Неменов! – один, можно сказать, из отцов-основателей института – пожаловался начальнику отдела снабжения, что его сектору опять не достались источники питания для фотоумножителей. Тот – да, тот ещё фрукт, собственных подчинённых исключительно «гражданами» величал, но дядька мощный, с нужной для снабженца хваткой – лишь разводил руками. Он-де всё заказанное получает, слава Средмашу, и передаёт по списку, подписанному лично Курчатовым. Но беда в том, что руководители секторов составляют заявки с запасом, по принципу «пусть будет, каши не просит». А Игорь Васильевич при его занятости не может быть в курсе, кому, чего и сколько на самом деле нужно. Вот, к примеру, некто, не будем говорить кто, отхватил себе цейсовский монохроматор, который ему при его делах абсолютно не нужен.

М.Д. Миллионщиков.

Архив НИЦ «Курчатовский институт»

А в министерстве рычат, что надо сбавить аппетиты, ибо промышленность не всесильна, а денег – не бесконечно. Вот и получается вечный дефицит.

Тогда – курчатовская школа юмора – родилась идея: от имени отдела снабжения разослать уведомление о получении нового импортного прибора, которого на самом деле не существует. И посмотреть, как его будут заказывать. Вот только название ему надо придумать позаковыристее и – это сам Неменов предложил – чтобы в основе его обязательно лежало слово «фекалии».

Сказано – сделано, и на следующий день начальник отдела снабжения известил руководителей секторов о получении трёх квантовых фекатронометров фирмы Барлоу. Курчатов, который был, естественно, поставлен в курс розыгрыша и полностью его поддержал, лично следил за тем, кто сколько приборов запрашивает. А когда заявок закономерно оказалось больше, чем фекатронометров, причём один из завсекторов запросил даже два экземпляра, Борода собрал всех заявителей и начал деловито расспрашивать, для чего им нужен этот прибор. И потом от души наслаждался вымученными выдумками-объяснениями. Особенно понравилось одно: что в фекатронометре установлены крайне дефицитные электронные лампы.

Наконец, испив чашу удовольствия до дна, Борода спросил: «И что, никто не заметил, что в названии прибора присутствует слово «фекалии»? А что это такое? Это – дерьмо! И теперь расскажите мне, зачем вам понадобились дерьмометры, да ещё квантовые? А тебе – сразу два?»

Эх, Борода, вот как же ты умел вот так управляться с людьми…

Теперь теми вопросами, которые Курчатов так походя решал с добрым юмором – впрочем, подчас и не с добрым, а нередко и вовсе не с юмором, – нужно было заниматься ему, «Анатолиусу». А в институте атмосфера… не то чтобы напряжённая, но довольно-таки заметно насторожённая. Все чувствовали, что былое единство в коллективе явно пошатнулось.

Да, объективно авторитет нового директора неоспорим. Но всё же не превышает сумму авторитетов других выдающихся учёных в ИАЭ. Которые к тому же руководят своими направлениями, кстати, весьма разноплановыми, управляют большими коллективами и отнюдь не приветствуют покушения на свою самостоятельность. Особенно со стороны одного из собственной и отнюдь не братски расположенной друг к другу когорты.

И чем заменить тот талантище в обращении с людьми, какой просто бил из Игоря…

Анатолий Петрович пошёл на необычный, но, по его убеждению, верный шаг для налаживания синергии в коллективе теперь уже им, Александровым, управляемого института.

Первые годы после ухода Игоря совпали не только с отливом внимания властей от давшего им всё желаемое института. В начале 60‐х годов в ИАЭ произошло что-то вроде смены поколений. То есть не то чтобы смены – никто массово не вымирал и никого массово не выгоняли, – но на работу сюда пришло действительно заметное число молодых специалистов. Причём в основном из студентов и аспирантов, которых в специальность приводил – и уж точно экзамены принимал – некто с фамилией Александров. И приходили они в основном на реакторное направление, которое курировал в институте тоже человек по фамилии Александров.

На это накладывалось застарелое… не противостояние, нет, но что-то ревнивое, как между жителями двух соседних феодальных поместий… В общем, накладывалось не артикулируемое, но и не иллюзорное размежевание между реакторщиками, которые «занимались реальным делом», «зарабатывали деньги» и теперь, получается, благодаря Александрову серьёзно усиливались, и физиками, которые «умучивали плазму» и «теоретизировали».

И пошли шепотки среди сотрудников…

И тогда Анатолий Петрович, памятуя всё ту же великую школу семинаров дорогого старика Иоффе, тоже умершего в том же проклятом 1960 году, решил устроить нечто подобное у себя в институте. То, что получилось некогда и ИФП, должно было получиться и здесь.

Формально оставаясь в тени, он инициировал не семинары, но той же природы неформальные встречи между молодыми, немного за тридцать, но уже хваткими реакторщиками – и физиками во главе с их патриархом Исаем Гуревичем. Тоже умы будь здоров! Гуревич начинал ещё в 1934 году в Радиевом институте, а в Атомный проект был привлечён Курчатовым в 1944 году. И работал над теорией ядерных реакторов вместе с Зельдовичем, Померанчуком и Харитоном. Виктор Галицкий с Курчатовым с 1949 года, с Гуревичем работал. Юрий Каган самый молодой из них. Тот ещё экстремист-теоретик, который настоящей физикой лишь ту почитает, где только аналитические расчёты считаются, ибо численные провести просто невозможно за сложностью исследуемых систем.

Чтобы исключить всё мелочное и оставить всё гармоничное, встречи эти Александров организовал в доме Игоря. Там сама обстановка заставляла даже не компромиссы искать – их не надо было и находить за отсутствием открытого соперничества, – а сосредоточиваться на том, что можно сделать совместно, чтобы дело Курчатова продолжилось не менее блестящими успехами на мировом уровне науки. Чтобы не было так, что одни изучают квантовое поведение атомов в кристаллах в попытке обогнать Рудольфа Мёссбауэра, который всё равно уже Нобелевку свою получил, а другие рассчитывают толщину стенок в реакторе ВВЭР для разных сталей и температур. Чтобы каждый по своей теме, но в унисон работал. Пусть не в синтезе, но в синергии. И желательно – экспоненциально возрастающей.

А.П. Александров с сыном Петром принимает у себя дома нобелевского лауреата Рудольфа Мёссбауэра.

Из семейного архива П.А. Александрова

А.П. Александров и Ю.Б. Xapитон в доме И.В. Курчатова.

Из семейного архива П.А. Александрова

Решения? Нет, решений в «Домике» никаких не принималось. Просто откровенно, а нередко и горячо обсуждались дела и проблемы института, сближались позиции и мнения.