Сын детей тропы - Олли Бонс

Глава 29. Пир

Дорога привела путников в Плоские холмы. Ехали в молчании, и поселение встретило их тишиной. Ни дыма, ни огня. Всё было черно и мертво в наступивших сумерках.

— Здесь-то что случилось? — пробормотал Йокель, но никто ему не ответил.

Миновали два, может, три двора, когда наперерез с лаем выбежал пёс, спущенный с цепи. Полез мало не под копыта, рыча и скалясь, пытаясь ухватить. Звери Йокеля пригнули рога, пёс отпрыгнул, забежал вперёд. Оказавшись рядом с чёрным рогачом, посмотрел на Клура и вдруг примолк, поджав хвост, а после бросился в сторону, визжа и поскуливая, будто его огрели кнутом.

На шум с рычанием вылетели ещё два пса, но и они как на стену наткнулись, кинулись прочь.

— Боятся, — сказал Зебан-Ар. — Чуют мертвечину.

— Умолкни, старик! — воскликнула Ашша-Ри.

Клур ничего не сказал, даже головы не повернул.

Лай провожал путников через всё поселение. Он звучал издалека, из-за изгородей, и редкие псы осмеливались выйти на дорогу. Исходили злобой, но держались поодаль.

Нептица шипела на них, вздыбив перья на затылке.

Наконец, увидели дом, где топилась печь. Хозяин с хозяйкой, немолодые, но крепкие ещё, вышли посмотреть, на кого ярятся псы. Стояли, сложив руки на груди.

— Да улыбнётся вам Одноглазый, добрые люди, — поприветствовал их Йокель. — Всё ли ладно в вашем поселении?

— Неладно, — скупо ответил мужик. — Ищешь кого, так в трактир езжай.

— Все там, все там, — закивала хозяйка. — Думают, миру конец. Слухи-то как пошли, да что слухи! Туман опустился, а в тумане том, о-ох…

Она всплеснула руками, покачала головой и перешла на громкий шёпот:

— В холмах-то за поселением, говорят, Трёхрукий бродил! Во-от такой…

Она вскинула руку. Мужик поймал её и потянул вниз.

— Молчи, Вельда, попусту не болтай. Сама не видела, а чужую брехню зачем пересказывать?

— А ветер-то какой налетел! — воскликнула женщина, высвобождая руку. — Плакал, выл, сроду такого не слыхивали! Так наши-то все, вон, пьют-гуляют напоследок. Говорят, конец нам всем, о-ох… А вы откуда будете, добрые люди? Что видели, что слышали, какие вести в других краях?

Она посмотрела с любопытством и увидела белых рогачей. За телегой, да в сумерках, не поняла сразу, а тут охнула, прикрывая рот ладонью.

Взгляд перебежал к запятнанному, и хотя перья в его волосах порядком измазались, видно, их ещё можно было угадать. Потом хозяйка разглядела, кто таков Зебан-Ар, и подметила Ашшу-Ри.

— Идём в дом, Вельда, — хмуро сказал хозяин, обнимая её за плечи.

Повторять ему не пришлось. Уходя, она оглянулась раз или два, и слышно было, сказала тревожно:

— Ты видел, а? Такие, и вместе!.. Видно, точно миру конец…

Трактир, где путники хотели остановиться на ночь, был виден и слышен издалека. Играла стренга, звучал смех и разговоры. Сплетаясь с дымом, летели к небу песни — а в тёмном углу, у ограды, кто-то невидимый всхлипывал, причитая тонким голосом.

Тянуло жареным мясом. Горели костры, двор был полон, а дверь то и дело открывалась. Люди, разодетые, как на праздник, в зелёное, алое и синее, сидели за столами и у огня, бродили с кружками, танцевали. Тут же крутились псы, выпрашивая кусок. Иные лежали с раздутыми боками, дыша тяжело, и всё-таки глядели с надеждой, не кинут ли ещё кость.

Детей не гнали спать, и те возились у огня, бегали друг за другом с горящими ветками. Кто-то дремал на коленях у старших. Один ревел, цепляясь за юбку матери, залитую вином, а та танцевала, пошатываясь. Сердясь, дёрнула юбку, и дитя не удержалось, упало. Его тут же подхватила старуха, закачала, что-то приговаривая, и унесла.

По верху ограды, косясь на псов, пробиралась рыжуха с мясом в зубах. Другая сидела на низкой крыше над дверью, свесив хвосты, лизала лапу синим языком. Глаза её щурились довольно.

— О, ещё гости! — поднявшись от костра, хрипло воскликнул мужик, дородный и тоже красный, как рыжуха.

Он пошёл навстречу всадникам и телеге, расставив руки, будто хотел обнять всех сразу. Рубаха, по вороту расшитая узорами, натянулась на объёмистом животе. Белая, ещё недавно свежая, теперь она была залита вином и жиром.

— Да-а! — мужик закряхтел, прокашливаясь, и докончил: — Да улыбнётся вам Длу… Длу… да чтоб его драли, Двуликий!

— Какой там Двуликий, Одноглазый пришёл уже! — поправили его со смехом.

Мужик огляделся удивлённо, почесал рыжую бороду и махнул рукой, покачнувшись. Устоял, широко расставив ноги.

— А-а, да хоть там кто, все они нас оставили, паскуды. Бросили, как наша мамка бросила отца! Ну, чё… Эт-то трактир «Мил…», «Милсть Трёхкурого», во.

У костра загоготали, заглушая его слова. Захлопали по коленям, проливая брагу на землю. Рыжуха на ограде выгнулась дугой, вздыбила гребнем шерсть по хребту, сверкнула глазами и кинулась прочь, только хвосты мелькнули.

Рыжий не обиделся и сам рассмеялся.

— Ага, всегда, знач, говорю: если кто выгрить не может, так тому и наливать хватит. А сёдня сам вот… Я Хоп, хозяин, а вы?..

Он поглядел на Клура — тот был ближе всех, — и заметил Ашшу-Ри за его спиной. Проморгался, поднимая бесцветные брови, обошёл чёрного рогача, не сводя глаз с охотницы, и наткнулся на белых зверей дочери леса. Пробормотал задумчиво:

— Гля, как любопытно я допился…

Грубые пальцы прошлись по светлым мордам, почесали. Рогачи вытянули шеи, фыркая и всхрапывая.

— Эй, Хоп, — с тревогой сказал кто-то. — Баба-то из выродков. А на телеге, вон, ещё один.

Зебан-Ар держался позади, и его, видно, не заметили.

— Да-а? — не то сказал, не то спросил хозяин. — Ну так и чё? Эй, слушайте все!

Он обернулся к людям, вскинув руки, и заорал:

— Я тут главный или как? Мой это двор или нет, а?

Ему ответил нестройный хор.

— Ну так и всё, ясно? Кого хочу, того привечаю! Сёдня вместе пьём, завтра вместе помрём…

Тут он всхлипнул, утёр помокревшие глаза и махнул ладонью:

— Тащите кружки! Лейте, что есть, жратвой поделитесь! Эй, Фелле, похлёбка наша где? Тащи!

Ему ответила женщина, такая же рыжая, молодая, полногрудая, с цветастым платком на плечах:

— Вспомнил! Фелле в котёл наблевал, да там и свалился, храпит на весь дом.

— Да ладно? А чё я жду… Так ты займись, Ингефер!

Женщина фыркнула и топнула ногой.

— Сам займись! Сегодня я буду петь и плясать, а котлов и пальцем не трону. Довольно я у них стояла! Что я видела-то в жизни, кроме котлов этих?

— Прям, «что видела»! Ну, ещё разок поглядишь, не переломишься.

— Сам и гляди! А если эта ночь последняя? Если это и всё, что осталось? Не хочу я в чаду сидеть, пока другие