Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов

Чувствуете, как захрустела во рту капуста? То ли ещё будет!

Губанов, конечно, себя позиционировал как русского поэта. Если заглянуть в его самиздатовские сборники и черновики, увидите, как поэт ставит подпись с обязательным «ъ» в конце своей фамилии, а в качестве места издания – «Русь, ХХ век» или «Россия, Третий Рим». Здесь прослеживается игровой характер – куда без этого? – но и без серьёзного подхода не обойтись.

В стихах же он обозначал это так[708]:

С головы я и до ног

Мог быть крашен красным цветом,

Только я на свой порог

Приглашаю стронций лета.

Приглашаю охру рук,

Киноварь губы разбитой,

Сажу газовую – мук

И белила Аэлиты.

Сигарету закурю,

Что-нибудь да нарисую —

Словно голову свою

Вам на плечи адресую!

Лимонов писал, что «СМОГ был очень патриотическим, очень русским, и стихи Лёни Губанова, которые сейчас понемногу печатаются, это вопли, это северные плачи, это русские стихи»[709].

«Вопли» были в самом начале творчества, а во второй половине 1970-х пошли традиционалистские «русские стихи»[710]:

Мы себя похоронили —

Ни уздечки, ни седла,

Только крылья, только крылья,

Только песня нам с утра.

Только птицею взвиваться,

Небеса благодарить,

Никогда за хлеб не драться,

А парить, парить, парить!

И своим орлиным оком

Видеть то, что проще нас.

Люди ходят ведь под Богом,

Мы живём у Божьих глаз.

И летаем, и воркуем

Гимн неслыханный вдвоём.

Нас стреляют – мы ликуем!

Распинают – мы поём!

И, сгорая, воскресаем

Вознесенья вешним днём.

Небо с синими глазами

В сердце плещется моём!

Алейников замечал, мол, «нередко стихи [Губанова] строятся подобно русской иконе: вокруг центрального образа расположены клейма – сцены сумбурного, пусть и так, но зато и неповторимого, согласитесь со мной, неистового и достойного жития»[711].

Случалось и такое, но в данном случае трижды повторённое слово становится совершенно особенным приёмом. Таким образом достигается необходимая экспрессивность. Ещё создаётся своеобразное эхо, благодаря которому читатель больше погружается в вереницу смыслов. И это очень важно. Метафора заставляет воображение работать на большой скорости. Губановское обилие метафор заставляет работать уже на сверхскоростях. Поэтому трижды повторённое слово позволяет сделать передышку и вникнуть в текст. При этом не стоит забывать о сакральной функции такого приёма. Акцент на том или ином слове, повторение оного – сродни заговору или молитве.

Владимир Бондаренко, уже в наши дни стараясь притянуть Губанова в патриотический стан, писал:

«Его поэтические погружения в историю Руси явно свидетельствуют, что он был на стороне стрельцов, на стороне староверов, на стороне древних сказителей. И даже все его экскурсы в авангард, в стихотворный эксперимент скорее схожи с дерзкими творческими исканиями такого же русского шамана Велимира Хлебникова, нежели с расчётливой литературной игрой нынешних постмодернистов».

Попытка хорошая, дельная, правильная. Но она скорее характеризует наше время, нежели вторую половину 1970-х. Губанов уже отходил от историко-культурного контекста – в сторону вечности. Полностью отдавал себе в этом отчёт и потому просто доживал отмеренный ему срок, стараясь писать, писать и ещё раз писать.

«Московское время»

Зимой 1977 года поэта увольняют с работы по 33-й статье Трудового кодекса. Чаще всего эту статью применяли, когда работник отличался прогулами или систематическими дисциплинарными нарушениями. Но тут был грандиозный скандалище. Дадим слово Льву Алабину:

«Вадим Шалманов пришёл к Лёне в театр с Алейниковым. Выпили немного, Алейников отправился спать на сцену, на груду мягких кулис. А Губанов сначала расспрашивал о тюрьме[712]… А когда выпил ещё немного, с перекошенным от злобы лицом полез драться. Вадим уклонялся со смехом от его ударов. Губанов хоть и выглядел коренастым, но был слабеньким, даже хилым. Так Лёня разбил первый стакан из тонкого стекла. Потом разбил телефон. Вадим его стал увещать, совестить, говорил, что так он весь театр разнесёт.

Но Губанов с бешеным, бледным лицом, лез и лез в драку. Взял в руки стул и стал лупить по всему вокруг. Вадим уклонялся, убегал от него. Лёня погнался, размахивая стулом и круша всё на своём пути. Наконец, Вадим заперся в комнатке на проходной. И они смотрели друг на друга через пластиковое стекло.

Лёня ударил по стеклу рукой и разбил его. Потом стал бить ещё и ещё, не чувствуя боли. Потом разбил ногой стекло входной двери. Шум на всю улицу. В театр кто-то позвонил. Вадим решил, что идут “мусора”, встречаться с которыми ему совсем не стоило. Открыл дверь проходной, в неё тут же ворвался Лёня и стал всё крушить вокруг, махая на сей раз железной вешалкой.

К счастью, в театре оказался ещё один пожарный. Неизвестно кто, личность не установлена. По всей видимости, Борис Шалманов, тоже поэт. Они разбудили Алейникова, который спал на куче кулис, на сцене, и пошли к запасному выходу, через подвал. И вышли с другой стороны здания во двор. Лёня остался буянить один»[713].

Но вскоре поэт устраивается в театр им. Станиславского на аналогичную должность: зарплата – 85 р., график – сутки через трое. Словом, благодать. Но проработает там не так долго, как хотелось бы: с 23 марта 1977-го – по 31 октября 1978-го. Алексей Плигин вспоминал об этом времени:

«В 1978 году я сблизился с однокурсником Сергеем Садониным. Он, будучи студентом дневного отделения, ухитрялся работать пожарным в Театре Станиславского на улице Горького, и напарником его был Губанов. Редкое их дежурство обходилось без того, чтобы в пожарке театра не собралось несколько “пьяниц-алкоголиков-тунеядцев” (“все они – красавцы, все они – поэты…”). <…> Я не помню Губанова, читающего стихи в пожарке. Он там много рисовал; рисунки раздавал, но потом просил вернуть. Зато дарил машинописные подборки своих стихов, точно помню – “Волчьи ягоды”. Подписывал: “Знаменитому будущему… от Лёньки Губанова”».[714]

Что ещё происходит в это время?

Как-то раз Губанов умудряется попасть в кутузку в прекрасной компании Сергея Гандлевского. Тот писал: «[Аркадий Пахомов] познакомил с Леонидом Губановым. Знакомство продлилось считанные часы, но этого оказалось более чем достаточно, чтобы