Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

Должность эта в лагерных условиях самая важная. Она связана с учетом и распределением кадров, от нее зависят любые назначения, и в этом смысле Муза (так же как и все мы) находилась в Юлиных цепких руках.

Что вам сказать о ней? По специальности она была плановиком, когда-то работала в Министерстве тяжелой промышленности и сидела теперь за какие-то махинации с отчетными ведомостями. Срок у нее был немалый – десять лет, но зато статья бытовая, удобная, из разряда так называемых «должностных». К таким, как она, охранники относились снисходительно, с некоторым даже сочувствием: ведь, если вдуматься, каждому из них – в любой момент – могла грозить такая же точно статья, каждого ожидала подобная участь…

Женщина эта была хищная, ненасытная, с характером столь же колючим, как и проволока, окружавшая лагерь. Я убедился в этом очень скоро. Но что поделаешь – терпел.

Я терпел, но чувствовал себя неважно. Пресловутое «мясо в супе», которое так нежданно даровала мне судьба, оказалось на поверку слишком уж приторным, обильным, перенасыщенным. Я ведь пользовался им не задаром. Его приходилось отрабатывать – и как еще отрабатывать! И я уже не радовался этому мясу, как раньше, мне помаленьку становилось тошно.

И вот в дополнение ко всему меня однажды вечером умыкнули. Случилось это после отбоя. Я брел по зоне в апрельской ростепельной мгле. Внезапно передо мною замаячили смутные женские фигуры; окружили меня, приблизились. И я услышал:

– Эй, парень, стой!

– Ну, что еще? – спросил я.

– Идем-ка с нами.

– Куда?

– Там увидишь.

– А зачем?

– Идем, идем!

– Бросьте, бабочки, – устало проговорил я. – Ну вас всех к черту. Надоело. Я спать хочу.

– Ты не шебурши, – угрожающе шепнули сзади, – делай, что говорят!

И тотчас я ощутил на шее ледяное щекотное прикосновение ножа.

«Ого! – подумал я. – Это что-то новое!» Я оказался в довольно глупом положении. Сражаться с женщинами я не хотел (да и вряд ли смог бы: я ведь был безоружен, а они все – с ножами!), а учинять скандал и звать на помощь я тоже, конечно, не мог: слишком уж это выглядело бы смешно. Пришлось смириться и пойти.

Так, под конвоем, я был доставлен в барак, где обитали воровки. Это я понял сразу, едва переступил порог.

Здесь было жарко натоплено, чисто и как-то даже нарядно. На многих нарах пестрели занавесочки, от дверей к столу был протянут узорчатый половичок.

Стол стоял посреди помещения – в самом центре. На нем поблескивали водочные бутылки, дымился котелок с чифиром, виднелась какая-то снедь. Тут же лежала рассыпанная колода карт.

А возле стола помещалась огромная, низкая, заваленная подушками кровать. И на этой кровати, развалясь и посасывая папироску, сидела женщина в коротком халатике.

Лицо у нее было сухое и угловатое. Лоб закрывала черная растрепанная челка, на левой щеке – от края рта до уха – багровел косой рубец.

– Привет, – сказала она мне. – Садись! – указала место рядом с собой и протянула руку, испещренную лиловыми узорами татуировки. – Будем знакомы. Алена. Кличка Чинарик, – и, при-жмурив глаз и улыбаясь, проговорила медленно: – Чуешь, куда ты попал?

– Догадываюсь, – ответил я, пожимая узкую и влажную ее ладонь. – Судя по всему, вы здесь все – из одной масти. Цветные. Воровахуйки.

– Точно, – кивнула она.

И кто-то со стороны добавил:

– Передком воруем, жопой притыриваем.

– Но откуда вы взялись? – подивился я. – Который месяц живу тут – о вас и не слыхивал.

– А нас тут раньше и не было, – сказала Алена. – Мы всего неделя как прибыли. Из Ягодного – знаешь, может?

– Слышал, – отозвался я.

– Ну вот. Оттуда. Приехали, а здесь только и разговоров что о тебе… Шутка ли – живой мужик в зоне ходит!

Она вдруг хихикнула, обнажая черные, прореженные цингою зубы.

– Мы уж третий год мужского запаха не слышали. Ну, ясное дело – решили попользоваться.

– И… как же вы решили? – спросил я, мрачнея.

– Да очень просто. Кому добрая карта выпадет – тому и фарт держать.

– Вы что же – разыграли меня?

– Ну, ясно.

– И кому ж эта карта выпала?

– Мне, – сказала она, поигрывая бровью. – Мне, лапочка. Мне!

Алена привстала и потянулась к столу. Халатик ее (он был много выше колен) приоткрылся, полы его разошлись… Белья под ним не оказалось.

– Давай-ка выпьем, – проговорила она. Взяла со стола бутылку, плеснула из нее в стаканы и затем, подавая один из них мне, сказала: – Тащи! Бросай в кишку!

Мы разом подняли стаканы. Я медленно выцедил водку, утерся. Сейчас же мне услужливо подали закусочку – кусок копченой рыбы.

Прожевывая ее, я огляделся.

В бараке царила напряженная, пристальная тишина – такая же, как в театре перед началом спектакля. Да, в сущности, так оно и было! Рассевшись на нарах, женщины (их здесь было что-то около двадцати) жадно смотрели на нас с Аленой, перешептывались меж собою и явно чего-то ждали.

– Что это вы все примолкли? – пробормотал я стесненным, сдавленным голосом.

– А тебе хочется, чтоб шум был? – насмешливо спросила Алена.

– Ну, не шум. – Я пожал плечами. – Но все-таки… Как-то уж очень мрачно здесь у вас. Скучно.

– Сейчас будет весело, – кивнула Алена.

Она помещалась теперь вплотную ко мне; халатик ее по-прежнему был распахнут, и тусклый отсвет лампы скользил по ее животу, лежал на раздвинутых коленях.

– Заделаем музыку… – Она мигнула мне. – Ладно! – и затем, отворотясь на минуту, призывно щелкнула пальцами. – Эй, Сатана, ты где?

– Здесь, – отозвался голос с нар.

– Возьми гитарку, спроворь что-нибудь.

– А что – к примеру?

– Н-ну, про это… Про любовь… Сама должна понимать. – Алена резко взмахнула рукой. – Делай!

И вот в тишине, в прокуренном бараке, дрогнули струны, потекла мелодия старинной воровской ростовской песни:

А ты не стой на льду,

Лед провалится.

A не люби вора.

Вор завалится.

Вор завалится, будет чалиться,

Передачу носить не понравится…

У Сатаны был чистый и сильный голос. Гитара в ее руках звучала надрывно и трепетно.

Эх, пить будем и любить будем,

А беда придет – бедовать будем…

Вслушиваясь в песню, Алена затихла, затуманилась, приникла ко мне. Потом проговорила медленно:

– Видишь, как тебя ублажают! Сидишь, словно король на именинах. То того тебе, то этого… Ты хоть ценишь?

– Ценю, – сказал я.

– Тогда еще по одной, а?

Она снова наполнила стаканы. Мы выпили, и я почувствовал, как поднимается в груди моей хмельная жаркая волна. Стало весело и легко.

Голова пошла кругом. И уже я сам, не