Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

фактически решается направление внешней политики Америки: пойдет ли она по пути сближения с Советским Союзом (искренними сторонниками чего являются Рузвельт и он, Буллит) или же она должна будет принять английскую ориентацию. Последнее возможно, если мы будем продолжать упорствовать и этим раздражать американское общественное мнение, что неминуемое скажется и на позиции президента».

Подобный подход был похож на угрозу. Ворошилов вежливо ответил Буллиту, что неправда, будто проблема заключается в упрямстве Литвинова. Поскольку правительство США хотело, чтобы СССР нес ответственность за долг Керенского, логично обсуждать кредит именно с правительством, а не с банками и бизнесом. Ворошилов добавил, почти невинно, что он не понимает, почему недовольство общественности Францией, Великобританией и другими странами, отказавшимися платить военные долги, должно также влиять и на СССР. Советское правительство выплатило все долги до последней копейки. Это было правдой. СССР не признавал царский долг, как часто говорил Литвинов. И наконец, отметил Ворошилов, долг Керенского не имел никакого отношения к советскому правительству, а был взят «правительством, против которого мы боролись».

Ворошилов сделал следующий вывод: «Каждому сейчас очевидно, что мы торговали гораздо лучше до восстановления дипломатических отношений, чем сейчас. Это абсолютно ненормальное положение необходимо в кратчайший срок ликвидировать, и сделать это можно при доброй воле с обеих сторон. У нас она есть в достаточном количестве, ее может и должна проявить и американская сторона»[606]. Получается, Ворошилов прямо так и сказал Буллиту. В любом случае посол должен был прийти к выводу, что не стоит пытаться сделать из Литвинова козла отпущения. Если его защищает Ворошилов, значит, Литвинов выступает в соответствии с политикой Сталина. Отчеты Буллита и Ворошилова были разными, как небо и земля.

Посол так ничего и не понял и продолжал винить наркома в своих проблемах. «С Литвиновым я не могу сдвинуться с места, — писал Буллит Рузвельту. — У нас с ним хорошие личные отношения, но я попытался нанести ответный удар в Кремле с помощью Ворошилова и Карахана». Однако удар не сработал, так как политика Литвинова была политикой Сталина, вот почему за нее заступался Ворошилов. Что касается Карахана, когда-то у него были близкие отношения со Сталиным, но теперь уже нет. Он должен был уехать в Турцию и стать полпредом в Анкаре. «Мы видели множество намеков в последнее время, — продолжил Буллит. — Сталин, Ворошилов и Молотов хотят, чтобы у нас были дружеские отношения, и мне кажется, сейчас главное, что я могу сделать, это довести до ума мой слабый русский и попытаться поговорить с ними». Буллит был прав. Сталин и его коллеги действительно хотели улучшить отношения с США — такова была советская политика с 1918 года, — но не готовы согласиться на любые условия. И уж точно они не были готовы пожертвовать советской политикой в отношении старых долгов. Нельзя улучшить отношения, попытавшись их купить за 100 млн долларов и крупные заказы американских товаров. Необходимо также защищать общие национальные интересы и учитывать Японию и нацистскую Германию. Но Буллит никак не хотел этого понять: «В конце концов мы сможем сломить сопротивление Литвинова»[607]. Проблема была не в наркоме. Сопротивлялся Сталин. Чем жестче торговался Литвинов, тем больше уважал его начальник.

США хотели добиться от СССР всех возможных уступок, и именно это так злило Литвинова. В конце июля экспортно-импортный банк предложил вести дела со всеми странами, кроме СССР.

Трояновский попросил объяснений у Хэлла. В некоторых американских газетах высказывали мысль о том, что действия банка представляли собой дубинку, направленную против советского правительства. Некоторых людей бесполезно учить. Жесткая политика никогда не сработает в Москве. Хэлл сказал, что Госдепартамент не имеет никакого отношения к высказыванию банка[608].

Литвинов крайне редко позволял себе критиковать полпреда в присутствии иностранного дипломата, но он продолжал жаловаться Буллиту на Трояновского, который не понимал данных ему инструкций и присылал в Москву «непонятные телеграммы» с предложениями США. Нарком хотел предупредить Госдепартамент, что высказывания Трояновского необходимо проверять в Москве. На самом деле он даже попросил прислать ему американские предложения в письменном виде, чтобы он мог увидеть оригинальный текст и не зависеть от «интерпретаций Трояновского»[609].

Литвинов считал полпреда бесполезным, но он не видел другого выхода, кроме как позволить ему встретиться с Госдепартаментом. В конце концов, это была его работа. Литвинов предупредил Трояновского, что необходимо соблюдать осторожность[610]. В начале августа состоялись встречи между Трояновским, Хэллом, Муром и Келли. В результате переговоров в Вашингтоне так и не получилось достигнуть договоренности или хотя бы уменьшить разногласия. Политбюро одобрило инструкции для Трояновского и повторило, что изначальное предложение Келли неприемлемо и полпред должен придерживаться своих изначальных инструкций. Встреча в Вашингтоне 10 августа прошла плохо. Трояновский сообщил Хэллу, что Москва считает недавние предложения Госдепартамента «хуже, чем самые первые». Рубинин кратко подвел итоги переговоров и сделал вывод, что в последний раз США предложили условия, в которых никак не улучшили свои прежние позиции[611]. Хэлл плохо воспринял полученную от Трояновского информацию. «Крайне неудовлетворительно, — полагал Госдепартамент. — Наше правительство сильно разочаровано позицией господина Литвинова и тем, что переговоры никуда не ведут»[612]. Госдепартамент был слеп в своем собственном упрямстве и отказывался обсуждать что-либо, кроме коммерческих кредитов и изначального предложения.

Трояновский предупредил Москву, что, скорее всего, переговоры скоро прервут. Рузвельт одобрил позицию Госдепартамента, так что теперь отношения точно ухудшатся. «Мне давно передавали, — телеграфировал Трояновский, — что Рузвельт сильно озлоблен и бранит вовсю Литвинова». Это явно шло от Буллита. Трояновский не мог упустить возможность очернить наркома и обвинить его в том, что переговоры зашли в тупик. Он все еще не понимал, что Литвинов придерживается политики Сталина, как и все Политбюро. «На последнем свидании Мур, больше других отражающий настроение Рузвельта, горел злобой и не мог без негодования и ненависти слушать меня. В такой степени возмущение было для меня неожиданным». Трояновский не думал, что дело дойдет до разрыва отношений. В конце концов, это была политика Рузвельта. Полпред полагал, что лучше все сказать Госдепартаменту, что «мы сделали много уступок, теперь очередь за Госдепартаментом: если он сделает значительно лучшее предложение, то мы со своей стороны попытаемся пойти им навстречу». Помимо всего прочего, он предложил вернуться к займу в размере 200 млн и разделить его пополам: 100 млн взять в качестве долгосрочного кредита (на 20 лет), то есть по сути ссуды, а 100 млн — в качестве краткосрочного коммерческого кредита. Казалось, Трояновский был уверен, что дальнейшие уступки приведут к достижению соглашения[613].

Предложение сделать Госдепартаменту еще большие