Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

уступки было изначально плохо воспринято в Москве. Крестинский, исполнявший обязанности Литвинова во время его отсутствия, выступал против этого. Рузвельт не станет делать никаких шагов до выборов в Конгресс, СССР тоже стоит от них воздержаться. Если уступить, то того же потребуют Франция и Великобритания. На следующий день после заключения соглашения с США все страны-кредиторы выставят Москве счета. Крестинский рекомендовал придерживаться изначального предложения: 100 млн в счет долга и 200 млн в качестве долгосрочного кредита. Он утверждал, что Госдепартамент шантажирует советское правительство, используя в качестве рычага любое усиление напряжения на Дальнем Востоке. Конечно, Буллит пользовался как раз таким подходом. Крестинский рекомендовал придерживаться оговоренной линии[614]. Каганович и Молотов поддержали его позицию и написали Сталину, который уехал в Сочи в отпуск. Трояновский, с их точки зрения, был «немного подвержен паническим настроениям»[615].

Сталин не согласился. «Мне кажется, что у Трояновского есть доля правды, и мы могли бы пойти на некоторые уступки Рузвельту. Имейте в виду, что соглашение с Рузвельтом может облегчить как проведение Восточного регионального пакта со всеми вытекающими последствиями, так и борьбу с Японией, что для нас очень важно»[616]. Вождь сказал свое слово. Политбюро одобрило основной пункт, о котором говорил Трояновский, и велело ему вручить Хэллу предложение в письменном виде[617].

Крестинский отправил послу длинную депешу и объяснил в ней советскую политику. Позиция была не новой, но стоит отметить несколько пунктов. Самым главным было следующее: советское правительство волновалось из-за создания опасных прецедентов. Разница между долгом Керенского и царским была всего лишь технической, и французы, например, прекрасно это поймут. Соглашение о выплате долга с США может плохо повлиять на отношения с Францией. «Эти отношения в настоящий момент являются более серьезным стержнем нашей внешней политики, чем отношения с Америкой». Советская позиция в переговорах с Госдепартаментом строится на этом расчете. «Мы не хотим идти на обострение. Наоборот, мы более по политическим, чем по экономическим соображениям хотим договориться с американцами». Отношения должны в большей степени строиться на совместной безопасности, а не на старых долгах и торговле. Как всегда, для СССР торговые отношения были всего лишь промежуточным шагом на пути к улучшению политических отношений.

С другой стороны, Крестинский отметил, что СССР не нравится, когда Госдепартамент на него давит. «Мы^ не хотим, чтобы американцы продолжали позволять себе обвинять нас в недобросовестности — в нарушении соглашения от 15 ноября [джентльменское соглашение. — М. К.]». И наконец Крестинский попросил Трояновского дать ему обратную связь по советским предложениям или идеям Литвинова, которые должны быть представлены Хэллу. «Мою просьбу дать отзыв по поводу схемы М. М. [Литвинова] Вы ни в коем случае не должны понять в том смысле, что, если бы Вам эта схема показалась приемлемой, Вы можете задержать вручение Госдепартаменту нашего меморандума. Нет, Вы должны, независимо от Вашего отношения к схеме М. М., провести в жизнь те указания, которые будут посланы Вам по телеграфу». Крестинский сделал интересный вывод из своей длинной депеши, в которой он хотел предупредить Трояновского о необходимости придерживаться инструкций, а не своих собственных взглядов на политику[618].

Советское предложение стало еще одним компромиссом, о котором Трояновский рассказал Хэллу 24 августа. Однако госсекретарь от него отмахнулся и даже отказался обсуждать. Вот что он сообщил об этой встрече Буллиту: «Он [Трояновский. — М. К.] был проинформирован, что его предложение неприемлемо, а после нашего разговора мы сообщили прессе о том, что “советский посол представил встречное предложение в письменном виде, и с его учетом вряд ли можно надеяться, что будет достигнуто какое-либо соглашение”»[619]. Хэлл не просто отверг предложение СССР так, как будто он имел дело с Гватемалой, но еще и проинформировал об этом прессу. По факту это означало конец переговоров и конец попыткам реализовать «джентльменское соглашение».

Но надо отдать должное Буллиту: он не прекратил плести интриги против Литвинова. В начале сентября он встретился с Радеком, и у них состоялся долгий разговор. Радек, у которого, как помнят читатели, была плохая привычка лезть в дела НКИД, высказал мнение, что Литвинов не полностью информирует Сталина о ходе переговоров и пытается «добиться личного триумфа, выторговав наилучшие условия». Радек обещал проверить документы в секретариате у Сталина и потом связаться с Буллитом[620]. Через неделю заговорщики снова встретились. Радек сообщил, что он ознакомился со всеми документами в кабинете Сталина и считает, что Литвинов «передает факты без заметных искажений». «Вот черт», наверно, подумал Буллит. Но затем Радек вселил в него надежду. Он видел отчет Ворошилова о встрече с Буллитом. Читатели помнят, что у них состоялся разговор в американском посольстве после матча по поло в конце июля. По словам американского посла, Ворошилов подробно описал Сталину позицию американцев и потребовал принять их предложения. Сам Ворошилов иначе описывал их разговор. Затем Радек заговорил о депеше, которую Крестинский отправил Трояновскому, о важности отношений, в особенности с Францией, и о том, что нельзя создавать прецедент, так как Франция и Великобритания могут тоже начать требовать выплатить старые долги. Сталин сказал, что хорошие отношения с США «крайне важны». Это было правдой, но с этим были согласны не все в НКИД. Радек высказал мнение, что советскому правительству нужно «разработать новый принцип расчета», который удовлетворит США, но не Францию и Великобританию. Да, подумал Буллит, главное — это «принцип расчета, хотя советское правительство несомненно продолжит торговаться из-за процентных ставок»[621].

На самом деле принцип расчета не был проблемой. Советская сторона хотела получить долгосрочный кредит, чтобы покупать за наличные, а американская сторона не хотела его предлагать. Вот в чем была проблема. Советское правительство было готово выплатить 100 млн долларов за долгосрочный заем на 20 лет. Это было втройне выгодное предложение для США: 100 млн в кармане в счет долга Керенского, 100 млн кредит, а по сути, ссуда, которая будет выплачена с процентами в течение 20 лет, и 100 млн краткосрочных коммерческих кредитов. А главное бизнес — серьезные сделки СССР с американскими компаниями. Что тут не годилось даже для славящегося своей скупостью торговца-янки? Да ничего. Проблема была в том, что Госдепартамент смотрел на все иначе, а Рузвельт был слишком занят другими делами, чтобы настаивать на своем решении. Была и более серьезная сложность: Буллит неточно передавал Вашингтону позицию СССР, из-за чего троица из Госдепартамента — Хэлл, Мур и Келли — полагали, что если они достаточно долго будут стоять на своем, то советская сторона сдастся. Это был худший совет, который когда-либо