Полководцы эпохи Александра II - Алексей Васильевич Шишов

В следующем, 1868 году Федор Федорович Радецкий производится в чин генерал-лейтенанта и назначается командиром 21-й пехотной дивизии. Так он в 48 лет входит в число военачальников русской армии.

В 1870 году следует пожалование орденом Святой Анны 1-й степени с мечами. Впоследствии ему вверяется командование 9-й пехотной дивизией, которая тоже стала показывать высокий уровень полевой выучки, успешно выдерживая инспекционные смотры.

Накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 годов генерал-лейтенант Ф.Ф. Радецкий получает в командование 8-й армейский корпус, с которым он и принял участие в боевых действиях против турецких войск на земле Болгарии.

Именно эта освободительная для болгар война сделала имя Федора Федоровича Радецкого широко известным в России и популярным в русской армии. Но для этого ему пришлось отличиться на Шипке.

Война началась в ночь на 15 июня переправой через Дунай в районе Зимнице – Систова 14-й пехотной дивизии генерал-майора М.И. Драгомирова. Вслед за ней переправу начали остальные части 8-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Радецкого, которая тоже прошла успешно и организованно.

В первом броске через Дунай переправлялось одиннадцать рот пехотного Волынского полка, 60 донских казаков, одна горная батарея и сотня кубанских пластунов. На каждую роту приходилось шесть понтонов. При этом было сказано, что единовременное отчаливание от левобережья безусловно обязательно только для первого рейса. Были объявлены лица, которые должны в бою заменить генерала Драгомирова в случае его гибели или тяжелого ранения.

Корпусной командир генерал-лейтенант Ф.Ф. Радецкий находился в Зимнице. С наступлением темноты вечером 14 июня назначенные к переправе первые войска в полном молчании спустились к реке. Все приказы передавались в полголоса. Курить было строжайше запрещено.

Начали двигать к берегу понтоны и лодки. Сперва на повозках, потом спускали в воду и тянули по речному «рукавчику» к месту переправы. Там переправочные средства распределялись по ротам пехотинцев-волынцев. Участник поистине исторического форсирования Дуная авангардом русской армии – 8-м корпусом Радецкого так описывает начало операции:

«…Едва началось первое движение, вдруг тревога: стая диких гусей, испуганная движением понтонов, поднялась с болотвины и страшно загоготала.

Генерал в отчаянии.

– Ну, – говорит ему начальник штаба Дмитровский, человек, бывавший на Кавказе, – дорого бы обошлись нам эти гуси, если на том берегу были бы черкесы: они, шельмы, знают, что даром гуси с таким гвалтом не поднимаются ночью с болота.

Но на том берегу все тихо, и огоньки, кое-где мелькающие, дремлют в неподвижности.

В десять часов тревога пуще первой. Понтоны выехали на мост. В ночной тишине вдруг раздается адский треск: вся земля застонала; уху, успевшему привыкнуть даже к разговору шепотом, треск этот показался светопредставлением, за сто верст в окружности должен разбудить турок.

– Бога ради, поезжайте скорее к коменданту, – говорит генерал Драгомиров своему адъютанту, – и доставьте соломы; сколько можно взять везите, хоть все крыши велите ободрать, но достаньте.

Явилась солома.

Шум стал тупее.

Понтоны проехали,

Идет артиллерия.

Треск и шум еще сильнее, соломы нет уже и помина.

– Ну, все пропало, – решают генералы, – турки приготовят нам встречу, и еще какую: притаятся, и затем пойдут.

В 11 часов ожидать и прислушиваться стало невмоготу.

– Идемте! – сказал генерал своим и отправился к берегу.

Тут вскоре стали подходить понтоны; по мере того как они подходили, принимались связывать из них паромы.

Войска стояли на берегу.

Тишина была мертвая; ни звука, ни взрыва голоса, ни огонька. Чуялось, что дисциплина, доверие, невольное чувство самосохранения и сознание торжественно страшной минуты действовали на каждую солдатскую душу отдельно и стояли как бы в воздухе.

Когда понтоны выстроились вдоль берега и генерал Драгомиров их осмотрел, последовало приказание пехотным войскам стать при понтонах, в порядке, прежде уже указанном.

Разместились солдатики у понтонов на берегу.

– Готовы? – спросил генерал.

– Готовы! – ответили шепотом голоса.

– Ну, с Богом, садись.

Стали рассаживаться.

– Сели?

– Сели.

– С Богом, отчаливай.

Генерал снял фуражку, перекрестил понтоны, перекрестился сам; все солдаты тоже, сняв шапки, перекрестились.

Тихо поплыли понтоны.

Нигде ни звука…

Твердо были все убеждены, что турки ждут, и вот-вот сейчас раздастся адский огонь.

На берегу со своим штабом стоял генерал Радецкий…

…Когда в рассказе о переправе 15-го июня говорят о генерале Радецком так: «он присутствовал на ней от самого начала до конца и глядел на нее безмолвен и спокоен», – эти слова много значат и выражают собою крупный факт. Для всех было ясно, все чувствовали, что если корпусной так безмолвен и спокоен, значит, дело идет как следует, а если опасность явится, то этот же корпусной сумеет их выручить!

Итак, началась переправа.

Был второй час утра на исходе: едва-едва начинал брезжить рассвет. Убеждение, что турки, притаившись, ждут, становилось все сильнее и ускоряло сердцебиение. Все, кто мог, взяли бинокли и, несмотря на темноту, пытались хоть что-нибудь разглядеть. Едва заметными силуэтами виднелись или, вернее, мерещились наши понтоны по Дунаю. Казалось, что шли они тихо, хотелось им дать паровое движение, хотелось им дать крылья.

Вечностью адски мучительно тянулась и пронизывала сердце каждая секунда.

– Чу, не выстрел ли?

– Нет, ничего.

Слух еще становился острей.

– Нет, это солдатские голоса здесь, – кто-то сказал.

– Подходят.

– Нет еще.

– Я вам говорю подходят: вон, видите, черная полоса – это берег, а вон силуэты наших лодок.

– Вижу.

Все продолжает безмолвствовать в глубоком сне.

– Что же они?

– Видно, не ждут.

Не верилось такому счастью.

– Подплыли.

– Да-да, вот.

Молчок.

Вдруг белый дымок вспыхнул в черной дали; раздался выстрел из ружья.

Молчок.

– Первая, – сказал кто-то на нашем берегу.

Несколько солдат перекрестилось.

Еще выстрел.

Опять молчок.

Третий выстрел, четвертый, пятый.

Но выстрелы все одиночные. Ясно было слышно, что это был огонь сторожевых турецких часовых, на которые наши не отвечали; он поддерживался все время, но звучал жиденькою ниточкою.

Очевидно стало, что на берегу турецкой армии нет.

Вот завизжал турецкий рожок.

Минуты идут за минутами: видно, что наши высаживаются, прибыв приблизительно к тому месту, которое генералом Драгомировым было выбрано для десанта.

Четверть часа спустя смотрят – лодки возвращаются.

Первая пристала.

– Ну что?

– Слава Богу, благополучно, – докладывает солдатик.

– Наши не стреляли?

– Никак нет-с, ваше превосходительство, подскочил было к ним один турка, его так живым на штыки и взяли, потому шуметь не приказано было…

Второй рейс велел начать генерал.

И тут вдруг раздаются уже выстрелы все чаще и чаще; нить густеет.

И когда последние лодки первого отряда стали прибывать к берегу, берег покрываться стал прибегавшими турками.

Масса выстрелов осветила берег, точно тысячами огней.

Генерал Драгомиров просит