Убийство Кирова. Смертельная тайна сталинской эпохи - Гровер Ферр

Нужно было найти убийцу, который был достаточно предан, чтобы убить Кирова, а затем немедленно покончить жизнь самоубийством. При таких обстоятельствах гипотеза об «убийце-одиночке», действующем по личным мотивам, была бы правдоподобной. По крайней мере, ее было бы трудно опровергнуть, если бы попытка самоубийства Николаева была успешной.

В первые несколько дней после убийства Николаев пытался представить себя именно таким образом. Однако версия об «убийце-одиночке» быстро распалась на допросе. Енукидзе, должно быть, знал об этом. Но свидетельство, цитируемое Лено, показывает, что он отказался принять официальную и совершенно правильную версию о заговоре (Л 502–505). Это должно было показаться подозрительным, и было бы естественным для НКВД задаться вопросом, почему один из высших политических деятелей в стране и давний друг Сталина ведет себя так. Более того, это, по-видимому, привело прямо к «Кремлевскому делу», которое, в свою очередь, указало путь к постепенному распутыванию всего заговора. Одним из последствий было то, что Енукидзе потерял власть над Кремлевской охраной – силой, которую можно было использовать для убийства или ареста партийного руководства в том, что заговорщики называли планом «дворцового переворота».

В 2000 г. российский историк Ю. Н. Жуков опубликовал единственное (до сего дня) серьезное исследование, посвященное Кремлевскому делу. Жуков имел доступ к архивным документам, которые все еще не рассекречены. И он сделал вывод, что на основании имеющихся доказательств «Кремлевское дело» было не фабрикацией, а раскрытием реального заговора.

Итак, на сегодняшний день – до существенного расширения источниковой базы, до рассекречивания материалов, хранящихся в Центральном архиве ФСБ, приходится признать несомненным следующее. Из всех возможных гипотез, призванных объяснить и «Кремлевское дело», и дело Енукидзе, позволяет включить в себя все до единого известные факты лишь та, что исходит из признания реальности существования заговора против Сталина и его группы.

Доказательства

Жуков цитирует веские доказательства в подтверждение своего предположения, но все они косвенные. Жуков сообщил нечто важное о доказательствах вообще, что имеет отношение к нашим целям.

Разумеется, в данной гипотезе должно насторожить отсутствие улик. Прямых или косвенных, но неопровержимых. И для этого следует решить вопрос о том, бывают ли вообще в подобных случаях улики. Могли ли они быть получены при расследовании «Кремлевского дела», и если могли, то какие. Планы ареста членов узкого руководства, список будущего политбюро и правительства, что-либо подобное? Или списки заговорщиков, да еще заверенные их подписями? А может, заготовленные предусмотрительно декларации, декреты, указы для оглашения сразу же после захвата власти? Вряд ли, ибо любой нормальный заговорщик, готовящий к тому же государственный переворот, сделает все возможное, дабы избежать существования такого рода улик. Столь же напрасным было бы надеяться найти при обысках у участников заговора, скажем, план Кремля, на котором были бы отмечены квартиры и кабинеты Сталина, Молотова, других, маршруты их обычных прогулок. Этого заговорщикам – если они были таковыми, также не требовалось. И Петерсон, и Енукидзе, жившие и работавшие в Кремле, все это давно знали.

Нельзя было ожидать находок улик и любого иного рода, но обязательно отражавших, раскрывавших преступные замыслы. Если заговорщики не страдают слабоумием, они никогда не доверят бумаге свои планы. Все, абсолютно все будут держать только в голове.

Жуков приводит пример такого рода доказательств, которые он считает убедительными и которых разумно ожидать.

Теперь рассмотрим альтернативную гипотезу. Самую парадоксальную. Предположим, что заговор действительно существовал. Есть ли факты, подтверждающие это? Да, хотя и появились они лишь два года спустя, да еще и носят весьма специфический, малоубедительный характер – только показания подследственных на допросах. В день ареста Енукидзе (11 февраля [1937]) в Харькове, и Петерсон (27 апреля [1937]) в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания. Рассказали о том, что готовили переворот и арест либо убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе.

Затем Жуков цитирует досудебные признания Ягоды, опубликованные в 1997 г. в том же сборнике, который мы использовали раньше в настоящем исследовании.

Глава 19

Книга Осмунда Эгге

В декабре 2011 г., после того как настоящая книга уже была в переводе, на русском языке вышла новая книга об убийстве Кирова. «Загадка Кирова: убийство, развязавшее сталинский террор» («РОССПЭН», 2011) – это перевод книги Kirov-gaten. Mordet som utloste Stalins terror; опубликованной в 2009 г. на норвежском языке профессором университета Осло Осмундом Эгге, сыном бывшего видного норвежского коммуниста и борца антифашистского сопротивления Ёрнульфа Эгге. Сам Осмунд Эгге был известным коммунистом, а потом «леваком» много лет, прежде чем ушел в отставку и стал потом профессором.

Книга Эгге опубликована издательством «РОССПЭН» в его серии «История Сталинизма». Эта серия, которая должна состоять из 100 книг, была начата с целью борьбы с популярностью Сталина среди населения России и основана фондом Бориса Николаевича Ельцина. Только антисталинские и антикоммунистические книги рассматриваются для публикации в этой престижной серии. При таких условиях невозможна историческая объективность. Такие труды скорее не история, а «пропаганда со сносками». К сожалению, книга Эгге не является исключением.

Есть несколько моментов, которые представляют интерес в книге Эгге – не его выводы, а то, что сопутствует его исследованиям. Главные архивные первоисточники Эгге происходят из фонда 617 Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Это фонд Николая Ежова, и он в большой степени, хотя и не полностью, рассекречен.

Из этого фонда Эгге цитирует ряд допросов от декабря 1934 г. из следствия НКВД по делу об убийстве Кирова, которые даже не упоминаются Лено. Этот фонд был рассекречен со времени написания книги Кирилиной, но Лено явно мог тоже воспользоваться этим фондом. Либо Лено не затруднил себя его проверкой, либо он обнаружил (как это случилось у Эгге), что никакие из дополнительных материалов следствия не помогли бы доказать предвзятый вывод о том, что Николаев был «убийцей-одиночкой», и что Сталин ложно обвинил всех остальных подсудимых.

Подобно Кирилиной и Лено, Эгге не пытается раскрыть убийство Кирова. Вместо этого, подобно им, Эгге допускает, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и игнорирует или отвергает любые доказательства, которые противоречат этому предвзятому выводу. Поскольку Эгге не пытается раскрыть правду, как мы увидим, он дословно считает, что это «очевидно» абсолютно безо всяких доказательств, – у него нет никаких причин быть осторожным в своих исследованиях. Ниже мы дадим несколько примеров его небрежности, прежде чем рассматривать подробно главу Эгге о свидетельских показаниях, о допросах подсудимых, проведенных в декабре 1934 г.

• Эгге цитирует замечания Люшкова об убийстве Кирова. Он даже приводит фрагменты статьи Люшкова в «Кайдзо» за апрель 1939 г., поэтому, возможно, ему ее перевели. Однако, подобно Лено, Эгге допускает, что Люшков