История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Более же всего хлопот по этой части доставил Его Величеству лорд Голланд. Бежавшие из Лондона графы явились в королевский лагерь под Глостером, храбро сражались при Ньюбери, и теперь Бедфорд и Клэр не имели причин жаловаться на отношение к ним Его Величества (графу Клэру король дозволил даже участвовать в заседаниях Военного совета). Граф же Голланд вообразил, будто бегство из Лондона само по себе искупило его прегрешения, и король немедленно восстановит его в должности грума и вернет ему прежнюю милость (в чем графа неосторожно уверили королева и м-р Джермин). Он ошибся в своих расчетах и теперь, столкнувшись со всеобщей холодностью, пускал в ход всевозможные уловки, чтобы возвратить себе благоволение короля или по крайней мере внушить окружающим, что король относится к нему с прежним расположением.

Голланд регулярно являлся в Мертон-колледж (где жила королева и постоянно бывал король), шептал что-то на ухо Его Величеству, порой, на виду у всех, отводил его к окну или в уголок и беседовал с ним наедине, как бы «по секрету». Между тем в Оксфорд прибыл маркиз Гертфорд, ожидавший, что король исполнит свое обещание и сделает его грумом королевского стула. Король, однако, не спешил выполнять обещанное, а м-р Джермин с ведома королевы даже уговаривал маркиза отказаться от своих претензий в пользу Голланда.

У графа был друг, который искренне желал ему всякого добра (совместимого с честью и интересами короля) и полагал, что любезное обращение с беглецами из Лондона пойдет на пользу делу Его Величества - однако находил, что сам Голланд ведет себя не лучшим образом. Он убеждал графа смирить гордыню, прямо признать свою вину и, по примеру Бедфорда, просить у короля прощения, которое тот наверняка ему дарует. К такому шагу склоняли графа и другие особы, а также его дочь, и Голланд как будто даже решился последовать их разумным советам, но - потому ли, что положение короля (как ему показалось) изменилось к худшему, или потому, что, видя бедность оксфордского двора, он заключил, что любая полученная здесь должность не принесет ему желанного дохода - граф тянул с просьбой о прощении так долго, что король в конце концов почел за благо исполнить обещание, данное маркизу Гертфорду.

После этого граф удалился из Оксфорда в соседнюю деревню, а несколько дней спустя, под покровом ночи, следуя за надежным проводником, бежал на земли, занятые неприятельскими войсками, и повергся к стопам Парламента. Недолго продержав его под стражей, Палаты, уже не считавшие его человеком, способным причинить им вред или принести пользу, позволили ему уехать в собственное поместье. Граф же, пытаясь снискать их милость и забыв о своей чести, издал декларацию, в которой утверждал, что прибыл в Оксфорд лишь затем, чтобы склонить короля к миру, но, видя, насколько двор не расположен к примирению и какую силу имеют в Оксфорде паписты (здесь Голланд употребил выражения, оскорбительные для короля и его Совета), решил поскорее вернуться в Лондон и посвятить остаток своих дней службе Палатам.

И, однако, жалкое и недостойное поведение Голланда не снимает вину с двора, который совершил тогда роковую ошибку. Ведь случилось именно то, о чем предупреждал канцлер Казначейства: многие особы, которые, ненавидя войну и ее зачинщиков, всерьез думали о возвращении к верноподданническому долгу, теперь, обескураженные холодным приемом, оказанным Голланду, оставили прежние замыслы и окончательно покорились Парламенту. Графы Нортумберленд, Бедфорд и Клэр также вернулись в Лондон.

Как уже упоминалось выше, в июле месяце, когда английский Парламент находился в отчаянном положении (сэр Уильям Уоллер был разбит, а войско графа Эссекса все еще оставалось небоеспособным), в Шотландию с просьбой о помощи был отправлен комитет обеих Палат. А там дела обстояли совсем по-другому: все открытые сторонники короля бежали, и полными господами в стране стали особы, приложившие руку к разжиганию смуты в Англии. Без согласия Его Величества они созвали Генеральную ассамблею церкви и Конвент сословий (хотя парламентский акт позволял им это сделать не ранее, чем через год), и теперь Ассамблея и Собрание учредили комитет для переговоров с гостями из Англии, весьма радушно принятыми. Мы отлично понимаем, заверяли шотландские комиссары английских, сколь тесно судьба Шотландии связана с судьбой английского Парламента, ибо, расправившись с ним силой оружия, король, подстрекаемый их общими врагами, непременно обрушится затем на Шотландию. Когда же самые пылкие приверженцы правого дела отправятся в составе армии выручать своих английских собратьев, в самой Шотландии, под благовидным предлогом верноподданнического долга, могут поднять голову затаившиеся ныне сторонники короля и противники Реформации. А потому, рассуждали комиссары, здесь недостаточно мирских доводов и соображений; совесть шотландцев нужно связать особым - религиозным - обязательством, ибо только тогда долг перед Богом они поставят выше преданности государю, а утверждение Царства Христова сочтут делом более важным, нежели защита прав светской власти.

По этим причинам они предложили заключить между двумя королевствами особый союз, или Ковенант, с целью полного искоренения прелатства и замены его системой церковного управления, в наибольшей степени соответствующей Слову Божьему, под каковой системой они, несомненно, подразумевали пресвитерианство.

Английские комиссары тотчас же согласились с этим предложением; участники переговоров быстро составили проект Ковенанта, Генеральная ассамблея и Собрание сословий немедленно его утвердили и с невероятной поспешностью отправили в Вестминстер - вместе с обещанием скорой военной помощи.

Многие, однако, подозревали, что, предлагая Ковенант, шотландцы втайне рассчитывают на отказ английского Парламента его утвердить - что позволило бы им