История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

столь внезапно и в такой суматохе, что за весь день артиллерия короля так и не была пущена в ход, тогда как неприятельские пушки, к несчастью для противной стороны, весьма искусно размещенные, причинили чувствительный урон и пехоте, и коннице Его Величества. Когда уже ничто другое не могло развести противников, это сделала ночь, и теперь каждая из сторон смогла поразмыслить об ошибках, допущенных ею днем. Для неприятеля дело кончилось, по крайней мере, не хуже, чем он рассчитывал, и уже рано утром армия графа приготовилась к выступлению, ведь ей было совершенно необходимо поскорее пробиться туда, где она могла бы найти провиант и ночлег. В королевском же лагере вели себя теперь с той благоразумной осмотрительностью, какую следовало бы проявить накануне, и хотя число убитых оказалось не таким большим, как это можно было ожидать после столь жаркого боя, однако, поскольку многие офицеры и джентльмены были ранены, решено было не возобновлять сражения на прежнем месте, но воспользоваться теми преимуществами, которые предоставит отход неприятеля. Граф Эссекс, убедившись, что путь свободен, продолжил осуществление главного своего замысла — вернуться в Лондон — и через Ньюбери двинулся к Ридингу. Обнаружив это, принц Руперт позволил ему беспрепятственно совершать свой марш до тех пор, пока вся парламентская армия не растянулась на узких полевых дорогах, и тогда во главе сильного отряда кавалерии и тысячи мушкетеров атаковал арьергард Эссекса, да так успешно, что привел его в страшное расстройство, перебив и захватив в плен многих неприятелей. Тем не менее граф с большей частью армии и всей артиллерией благополучно прибыл в Ридинг и, задержавшись там на один или два дня, чтобы его солдаты могли передохнуть и восстановить силы, неспешно и в полном порядке продолжил движение к Лондону, позволив королевским войскам занять Ридинг, куда сэр Джеймс Астли тотчас же ввел гарнизон из трех тысяч человек пехоты и пятисот кавалеристов. Его Величество и принц Руперт с главными силами отошли в Оксфорд, но прежде поставили гарнизон, под начальством полковника Бойза, в Доннингтон-касле, в миле от Ньюбери, перерезав таким образом большую дорогу, по которой возили в Лондон товары из западных графств.

Между тем сэр Уильям Уоллер, имея свыше двух тысяч человек кавалерии и столько же пехоты, преспокойно стоял в Виндзоре, а то, что могло приключиться в это время с графом Эссексом, тревожило его так же мало, как несколько ранее самого графа — судьба его, сэра Уоллера, армии при Раундуэй-Дауне; в противном случае, если бы он двинулся навстречу королю к Ньюбери (до которого от Виндзора было каких-то двадцать миль), а граф в это время ударил с другой стороны, то Его Величеству угрожал бы полный разгром. Подобные опасения стали причиной — или выдавались за таковую впоследствии — поспешного и преждевременного вступления в бой королевской армии.

В Лондоне графа Эссекса встретили всеми мыслимыми знаками уважения и любви, в честь его победы (ибо там нисколько не затруднились объявить его победителем) приказано было служить благодарственные молебны. Без сомнения, граф проявил изумительное мужество и полководческий талант в этом деле, от начала до конца которого многое решали его личные качества, и битву при Ньюбери мы вправе счесть одним из самых славных эпизодов этой злосчастной войны. Ведь он достиг своей цели, а после снятия осады Глостера, когда следующей его задачей стало отступление с армией к Лондону, выполнил ее с меньшими потерями, чем это можно было ожидать, принимая в расчет длину пути и те препятствия, которые пришлось ему преодолеть. С другой стороны, известные основания приписывать себе победу были и у короля. Он пустился в погоню за неприятелем, настиг его и принудил к сражению, когда тот желал уклониться от боя. За ним осталось поле битвы, а уже на следующий день он продолжил преследование врага и причинил ему немалый урон, сам не понеся ни малейших потерь. Наконец — и это казалось вершиной его успехов — король вновь водворил свой гарнизон в Ридинге, отодвинув таким образом неприятельские квартиры на ту линию, которую занимали они еще в начале года, тогда как подвластная ему территория расширилась благодаря почти полному подчинению западных графств, а его армия, как в пехоте, так и в кавалерии, была теперь гораздо сильнее, чем при открытии кампании. Но на чьей бы стороне ни усмотрели мы более явные признаки и очевидные свидетельства победы, несомненно, что урон короля — а таков был печальный удел его армии во всех стычках и сражениях с подобным противником — оказался куда более серьезным и чувствительным по своим последствиям, ибо если неприятель потерял какого-нибудь безвестного полковника или офицера, о котором никто прежде и не слыхивал, а жены лондонских граждан оплакивали гибель своих мужей, то в королевском войске легло на месте свыше двадцати старших офицеров — знатных людей с именем и репутацией; а еще больше особ столь же высокого звания было ранено.

При Ньюбери пал граф Сандерленд, богатый, юный (ему не исполнилось и двадцати трех лет) и рассудительный не по годам лорд. Не имея офицерского звания, граф считал долгом чести находиться при особе короля, а в тот день присоединился как волонтер к эскадрону королевской гвардии и был сражен пушечным ядром еще до начала атаки.

Тогда же погиб граф Карнарвон. Атаковав и разгромив отряд вражеской конницы, он беспечно возвращался назад мимо рассеянных неприятельских кавалеристов, и один из них, знавший графа, пронзил его мечом. Через час Карнарвон скончался. Это был человек, чьи блестящие достоинства и таланты мир так и не узнал вполне. Хотя Карнарвон прекрасно довершил свое образование путешествиями и внимательным наблюдением нравов большего числа народов, чем это обыкновенно свойственно едущим за границу англичанам (ибо, посетив Испанию, Францию и большинство областей Италии, он провел некоторое время в Турции и иных странах Востока), однако до войны он вел жизнь весьма легкомысленную, всецело предаваясь светским забавам и удовольствиям, соколиной и иной охоте и другим подобного рода занятиям, которые так любила тогдашняя знать. Но с началом смуты, став командиром одного из первых кавалерийских полков, набранных для армии короля, Карнарвон посвятил всего себя трудам и обязанностям воина; никто другой не повиновался так строго и не командовал так искусно. Он не только с замечательным бесстрашием рисковал своей жизнью, но умел мгновенно оценить и превосходно использовать любое преимущество перед неприятелем, а в минуту опасности сохранял ясный ум и быстроту соображения — качество, весьма ценное на войне. Нравственные слабости и вольности в поведении, которые он позволял себе прежде