История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

солдаты и офицеры, покинувшие армию при его попустительстве или же в убеждении, что главнокомандующий больше не намерен наступать. Однако силы его увеличивались не так быстро, как того требовали обстоятельства.

Благодаря гонцам, которых полковнику Масси нередко удавалось посылать из Глостера, в Лондоне знали, в сколь трудном положении находятся осажденные и как долго они рассчитывают продержаться. Парламентский ордонанс о принудительном наборе, хотя он и исполнялся с необыкновенной строгостью (состоятельных лиц, которые бежали в Лондон, надеясь остаться незамеченными в большом городе, хватали и держали под стражей до тех пор, пока они не уплачивали крупные суммы или не выставляли вместо себя годных к военной службе людей), не обеспечил ожидаемого пополнения; те же, кого силой забирали в армию и ставили под команду офицеров, обнаруживали глубокое отвращение к службе, решительно отказывались сражаться и бежали при первой же возможности. В конце концов Палатам, чтобы получить солдат, пришлось обратиться за помощью к тем самым людям, которые с таким постоянством обеспечивали их деньгами. Парламент принялся убеждать своих верных друзей в Сити отправить в качестве вспомогательного войска три-четыре полка лондонской милиции, дабы те дали бой неприятелю вдали от столицы, а не поджидали его у собственных стен, куда враг, доказывали Палаты, непременно явится тотчас же после падения Глостера, и тогда малигнанты в самом городе доставят им не меньше хлопот, чем вражеская армия.

Эти доводы вместе с влиянием графа Эссекса возымели действие, и все затребованные им пехотные и кавалерийские полки получили приказ идти в поход с ним. Итак, в конце августа граф выступил из Лондона и, соединившись близ Эйлсбери, где был назначен общий сбор, с отрядом лорда Грея и прочими войсками ассоциированных графств, с армией в восемь тысяч человек пехоты и четыре тысячи человек кавалерии неспешным маршем двинулся к Глостеру. Поначалу осаждающие не верили, что граф окажется в состоянии предпринять подобный поход, а потому пренебрегали разведкой. Они полагали, что Эссекс скорее попытается произвести какую-нибудь диверсию против Оксфорда, где находилась тогда королева, дабы отвлечь их армию от Глостера, но не решится на столь изнурительный марш через равнину длиной почти в тридцать миль, где даже половина королевской кавалерии сможет привести в расстройство, если не совершенно разгромить все его войско; марш через местность, где все уже давно съедено подчистую и где ему нечем будет кормить солдат и лошадей. Если же ему позволят без помех подойти к Глостеру, то он не сможет ни оставаться там, ни отступить к Лондону, не подвергаясь при этом с тыла ударам королевской армии — которой все же не стоит рисковать, ввязываясь в сражение. Придя к такому заключению, они решили продолжать осадные работы под Глостером, тем более что их минные галереи были почти закончены, а в городе уже обнаружился крайний недостаток боевых припасов. Лорду Уилмоту с сильным конным отрядом было приказано ждать Эссекса близ Бенбери и, если неприятель продолжит движение к Глостеру, беспокоить его на марше (что по условиям местности было совсем нетрудно); принц же Руперт, остававшийся с главными силами кавалерии на возвышенностях к северу от Глостера, должен был соединиться в Уилмотом, если граф все-таки решится на деблокаду города.

Граф между тем прибыл в Бракли и, взяв с собой последнее подкрепление, на которое он рассчитывал (новобранцев из Лестершира и Бедфордшира), спокойно двинулся к Глостеру через ту самую равнину, которая, по мысли осаждающих, должна была внушать ему великий страх. Хотя неприятельская конница нередко показывалась в виду парламентской армии и тревожила ее своими набегами, Эссекс по-прежнему шел вперед, не сворачивая; королевская же кавалерия отступала перед ним до тех пор, пока пехоте короля не пришлось снять осаду — причем в большем беспорядке и смятении, чем это можно было ожидать. Таким образом, ценой на удивление малых потерь и усилий, графу удалось со всей армией и обозом войти в Глостер, где у осажденных оставалась к тому времени од-на-единственная бочка пороха и столь же скверно обстояли дела с провиантом и иными запасами. Следует признать, что комендант Глостера положил конец долгой череде побед короля, а упорная оборона города дала парламенту время воспрянуть духом самому и привести в порядок свои расстроенные войска, так что именно этому решающему перелому Палаты были обязаны тем могуществом, которого добились они впоследствии.

В ликующем городе, встретившем его всевозможными почестями и знаками уважения, граф Эссекс оставался три дня, и за это время (едва ли не самое удивительное в нашей истории) горожанам, по его приказу, доставили необходимое продовольствие из тех самых мест, где недавно стояла на квартирах армия короля, и где, как думали ее солдаты, уже нечего было взять — столь тщательно укрывали обыватели свои припасы, приберегая их для войск Парламента, чего они, вероятно, не смогли бы сделать без попустительства королевских комиссаров. Король же все это время находился близ Садли-касла, поместья лорда Чандоса в восьми милях от Глостера, выжидая, когда двинется обратно парламентская армия, расположившаяся на постой в этих голодных краях, как полагали кавалеры, скорее с отчаяния, нежели по собственной воле. Чтобы открыть неприятелю путь к отступлению, король отвел войска к Ившему, в надежде, что граф захочет вернуться в Лондон той же дорогой, какой пришел сюда. У графа были основательные причины именно этого и желать, а потому он выступил к Тьюксбери, как будто не имел в мыслях ничего другого. Кавалеристы же короля, храбрые и решительные в бою и в погоне, никогда не умели с должным терпением переносить тяготы обычной службы и скверные условия военного быта; и теперь, частью вследствие усталости, частью по причине уныния, овладевшего всей армией после снятия осады Глостера, не слишком бдительно следили за передвижениями врага. Лишь через сутки после того, как граф Эссекс вышел из Тьюксбери со всей своей армией и обозом, королю стало известно, в каком направлении он движется, ибо неприятель воспользовался ночной темнотой и, имея надежных проводников, еще до рассвета достиг Сайренсестера, где обнаружил два полка королевской кавалерии, которые преспокойно стояли там на квартирах. Из-за преступной нерадивости офицеров — фатальный, но обыкновенный для армии короля порок в продолжение всей войны — все эти кавалеристы, числом свыше трехсот, были захвачены врасплох; и, что еще важнее, Эссекс овладел в Сайренсестере огромными запасами провианта, собранного для армии под Глостером королевскими комиссарами, которые после снятия осады не потрудились отправить его в другое место и таким образом по собственной невероятной глупости отдали неприятелю — а ведь тот страшился голода гораздо больше, чем вражеского меча. Нечаянное сие приобретение