Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

и постоянно развивающейся им выпала в удел вялая и ограниченная. Эта отрасль мануфактуры, которая должна была бы быть образцом промышленного величия, послужила примером жалкой бедности, обратившимся в поговорку. При таком грустном положении вещей предложение возвратиться к справедливости путем понижения пошлин должно было показаться совершенной нелепостью. В какой степени должны были быть непрактичными те люди, которые признавали монополию несправедливой и поэтому желали уже совершенно разорившихся производителей подвергнуть новым затруднениям иностранной конкуренции! Можно ли было найти более противоречия со здравым смыслом? Тут, безо всякого сомнения, отвлеченные принципы должны были уступить перед видами политики. Нисколько: даже в этом случае лучшее, что можно было сделать, – это следовать нравственному закону. Восставшие против него были наказаны тем, что собрали вокруг себя злополучие; подчинившиеся ему были отчасти вознаграждены увеличившимся благосостоянием. В течение четырнадцати лет после понижения пошлин торговля более чем удвоилась; в течение это времени она распространилась более, чем в течение целого предшествовавшего столетия. Те, которые за несколько времени перед тем были совершенно неспособны выносить французское соперничество на своих домашних рынках, не только стали конкурировать с ним в заграничной торговле, но большие запасы своих произведений посылали в саму Францию.

Это несколько образчиков, взятых из всемирного опыта. Если мы внимательно проследим результаты всех попыток следовать политике наперекор справедливости, то мы увидим, что они все приводили к подобному же концу. Люди, которые достаточно неблагоразумны, чтобы воображать, что они могут безнаказанно нарушать основные законы справедливости, должны видеть свою будущую участь в подобных злополучиях и неудачах. Основательное исследование покажет нам, что всякое малое зло и всякая великая катастрофа тем или другим путем, но всегда происходит из несправедливости. Денежные кризисы, обманутые надежды по делу южного океана, мании железных дорог, ирландские восстания, французские революции – все эти явления, со всеми сопровождавшими их бедствиями, ни более ни менее как скопившиеся результаты бесчестности. Тяжкий опыт научает слишком поздно каждого человека, что самое мудрое, что он может сделать, – это подчиниться нравственному закону как в национальных, так и в частных своих делах. Даже Наполеон кончил тем, что высказал убеждение, что «нет силы без справедливости», и это несмотря на его кажущийся успех, несмотря на его глубокомысленную государственную мудрость и несмотря на его дальновидную политику.

И все-таки люди всегда читали без пользы этот комментарий нравственного кодекса – его историю, если можно так выразиться. Рассматривая микроскопическими глазами знаки, которыми эта скрижаль написана, они оставляли без внимания великие изображенные в ней факты. Они болтают о государственных интригах, об осадах и сражениях, о придворных скандалах, о преступлениях высоких лиц, о раздорах партий, о рождениях, смертях и браках королей и тому подобном вздоре, и все это вместо того, чтобы собирать факты для разъяснения важнейшего из вопросов – вопроса о законах, которыми определяются народный успех и народные неудачи, равновесие и революции? Они изучают, анализируют и толкуют с видом знатока о мелочах, о ничтожных подробностях, о бесплодных и мишурных явлениях прошлой жизни, о вещах, имеющих только второстепенное значение для человеческого существования; и в то же время они слепы к тем грозным явлениям действительности, которыми каждый век переплетает ткань событий; они не видят этих страшных истин, которые грозно глядят на нас сквозь мрак прошедшего. Среди слоев, осажденных историей, они усердно выбирают ярко-цветные отрывки, хватаются за все светящееся и возбуждающее их любопытство. Как дети, они восхищаются своими блестящими приобретениями, и в то же время богатые источники мудрости, разветвившиеся среди этого ничтожества, остаются в совершенном пренебрежении. Жадно набираются докучливые массы ненужного сора, и в то же время огромное количество драгоценной руды оставляется без внимания, не видят того, что именно следовало бы эксплуатировать и из чего можно было бы извлечь золотые истины.

§ 6. К чему, однако же, это тщательное исследование – следует или не следует допускать исключения в признанных законах этики? Самый вопрос заключает в себе нелепость. Какую мысль выражает человек, если он говорит, что это справедливо в теории, что это верно в принципе, что это истинно в абстракте? Он выражает этим, что признает высказанную мысль согласной с законом природы, до познания которого он дошел тем или другим путем. Если он согласен, что известный поступок справедлив по теории, то ясно, что, по его мнению, это именно тот поступок, который следовало совершить при строгом исполнении обязанности. Если он утверждает, что поступок такой правилен по принципу, то он признает его в гармонии с предписанными нам правилами поведения. Если он называет известное поведение абстрактно истинным или справедливым, то он выражает этим убеждение, что оно ведет по пути к человеческому счастью. Уклонение в этом случае невозможно. Подобное выражение или должно иметь этот смысл, или оно не имеет никакого. Затем, когда он на практике предлагает не следовать правилу, он явно имеет надежду исправить ошибку этого руководителя! Итак, сказав сначала, что такова-то истинная дорога к счастью, он потом выражает мнение, что он знает более близкую. На молчаливое повеление природы «делай это» он отвечает, что, сообразив все обстоятельства, он полагает, что он может поступить лучше! Сомневаться в предупредительности и в действительности законов природы и предполагать с бесконечной самоуверенностью, что человеческое суждение может быть более безошибочным, – вот настоящая неверность, вот истинный атеизм. Когда человек «оставит свою неуместную претензию критиковать великий мир Божий с точки зрения своего кусочка мозга, когда он поймет, что существует действительно истинный закон, хотя закон этот и лежит пока за пределами, доступными его рассудку, что его существо прекрасно, что назначение человека в этом случае состоит только в том, чтобы сообразоваться с законом мира и следовать ему в благоразумном молчании, не оспаривая его, но повинуясь ему, как закону несомненному»[20].

§ 7. Повторим результаты всего вышеизложенного. Мы сначала обратили внимание на то, что законы природы отличаются постоянством и всеобщностью, и есть полное основание предполагать то же самое относительно законов нравственных. Затем выведено было заключение, что если это так, то единственное для нас спасение заключается в полном повиновении им, даже несмотря на то, что нам через это, по-видимому, будет угрожать зло. Заключение это подтверждено соображениями, из которых видно, что всякое отступление от принципа с целью избегнуть известного зла будет заключать в себе возвращение к утилитарному учению, которого ошибочность уже доказана. Затем, оно еще подтверждено тем обстоятельством, что бесчисленные попытки упрямой светской мудрости облагодетельствовать путем отступления от нравственных правил все оказались неудачными. Наконец, в подтверждение обращается еще внимание на то, что мнение, будто бы мы можем сделать