16 лет возвращения - Израэль Рахлин

Птицеводы

Израэль

Моя карьера эксперта по томатам продолжалась всего восемь месяцев, после чего я снова стал школьным учителем. Жена Климова, Анастасия Алексеевна, преподавала русский язык в Покровской школе. Осенью 1947 года, когда закончились каникулы, она спросила меня, не хотел бы я преподавать в школе немецкий язык. Она помнила, что когда мы приехали из Якутска, я приходил в школу устраиваться. Я с радостью принял ее предложение.

Заинтересованность Анастасии Алексеевны во мне, как в учителе немецкого языка, была не бескорыстной. Дочь Климовых, Нина, пошла в пятый класс. Как раз с пятого класса начинали учить иностранный язык, в частности, немецкий. Родители не хотели, чтобы, по их словам, «наша дочь знала его хуже, чем ученики в более цивилизованных районах страны». Поэтому они обратились ко мне.

Но мою кандидатуру сначала должны были утвердить в районном комитете партии. Проблем не возникло, поскольку свидетельство, подписанное фрейлен Рунд и Министерством образования Якутии, удостоверяло мою квалификацию, да и Климов, как один самых влиятельных людей в Покровске, мог замолвить за меня словечко.

Однако после моего назначения возникла другая трудность: школа не может предоставить нам жилье. И снова Климов пришел на выручку. Нам разрешили остаться в доме Сагитовых до тех пор, пока школа не найдет, где нам жить. Итак, я опять стал учительствовать.

Мы занимались по тому же учебнику, где первое немецкое предложение было «Anna und Marta baden», а поскольку некоторые ученики были знакомы с моими учениками из Якутска, то вскоре восстановилось мое прежнее прозвище «Баден», а Шнеура стали звать «Баденуол». В этой школе училось много якутов, и большинство учителей — тоже якуты.

В интернате при школе жили ученики, приехавшие из самых отдаленных уголков района, на территории которого могла бы разместиться половина Дании. Однако жителей в районе насчитывалось не слишком много: примерно около шестнадцати тысяч, в сотни раз меньше, чем в Дании. Многие ученики — единственные, кто в семьях умел читать и писать. Борьба с безграмотностью в этом отдаленном уголке Сибири пока еще не принесла впечатляющих результатов.

Менталитет якутов отличается от менталитета русских. И потому не сразу можно понять их образ мышления и характер. Основные занятия — оленеводство, охота и рыбная ловля. Много веков у них не было письменности, и все их легенды и традиции передавались из уст в уста, от одного поколения к другому. Шаманизм имел глубокие корни в их культуре, и советской власти пришлось долго бороться с ним. Надо сказать, что никто окончательно не победил. Некоторые традиционные якутские праздники приходились на летние месяцы, и это было ярким примером того, насколько якуты привязаны к своим старым культурным традициям и обрядам, отправляемым по ночам. В такие ночи Покровск оглашался однообразным ритмическим пением, сопровождаемым горловыми вибрирующими звуками, различными завываниями и простыми ударами по бубну рукой или специальной деревянной колотушкой. Это действо, монотонное и самозабвенное, без энтузиазма воспринималось нами.

После образования Якутской Автономной Советской Социалистической Республики в 1922 году у якутов появилась письменность. Вначале — на базе латинского алфавита, а в 1940 году — на основе кириллицы. Звукам, для отображения которых не нашлось русских букв, оставили латинское написание. Стали выходить газеты, журналы и книги на якутском языке. Переводили произведения как русских, так и зарубежных классиков. Открыли театр, где и пьесы, и оперы исполнялись на родном языке оленеводов, охотников и шаманов. Тем не менее переход к современному образу жизни был трудным, и на это требовалось время. Как и другие угнетенные национальные меньшинства, якутский народ страдал от культурного давления, которому его подвергали русские. С незапамятных времен отношения между русскими и якутами были натянутыми, и ничего не изменилось ни во время революции, ни спустя многие годы после. Взаимная враждебность открыто проявлялась в конфликтах с жестокими драками, которые возникали после пьянок.

Иногда зимой раздавался стук в дверь, и, открыв ее, мы видели якута, который привез кое-что на продажу. Он что-то непонятно бормотал по-якутски, и мы впускали его в дом. Он заходил внутрь, но оставался стоять у дверей, замерев в молчании. Было такое ощущение, что он оттаивал. Мы встречали таких людей зимой на улице. Их брови, ресницы и волосы были покрыты инеем, и когда они входили в помещение, им нужно было какое-то время, чтобы привыкнуть к теплу. Считалось невежливым сразу начинать с ними разговор. Если же, как только они входили, к ним обращались с вопросом, то ответа не получали. Но и ждать долго тоже не следовало: вошедший никогда бы не начал разговор первым. Таков был ритуал, который всякий раз повторялся, и мы изучили его правила.

Обычно якуты продавали молоко и оленину. Молоко замораживали в форме глубокой тарелки или чаши. Сливки замораживались на поверхности этого круга, и дети очень любили соскребать их ложками и есть как мороженое.

Если мы что-нибудь у якута покупали, то лед молчания ломался, и продавец долго рассказывал, как он ехал до Покровска из деревни, или же о том, как лучше всего готовить мясо, и как хорошо, что мы едим оленину. Закончив рассказ, он снова выходил на мороз, чтобы отправиться на оленьей упряжке к следующему покупателю. Иногда якуты привозили на продажу зайцев или дичь: куропаток и глухарей, которых в здешних лесах водилось очень много.

То, что произошло с якутским народом после революции, оставило свой отпечаток на нем. Угнетение и дискриминация, которые эти люди испытывали годами, сделали их чувствительными и ранимыми. И для учителей-неякутов это создавало трудности. Необдуманное замечание могло вызвать совершенно неожиданную реакцию. Если кто-то из учителей делал выговор или строго разговаривал с каким-нибудь учеником-якутом, то тот мог замкнуться и потом постоянно молчал, и почти невозможно было снова войти с ним в контакт. В другой раз на подобные замечания ученик мог отреагировать агрессивно, обвинив учителя, что строг он только потому, что не любит якутов. Так что мне несколько месяцев пришлось вырабатывать тактику общения с этими своенравными учениками: никогда не повышать голос, быть более осторожным, когда шутишь, никогда не иронизировать, чтобы они не подумали, что над ними насмехаются, и быть справедливым, чтобы они не чувствовали какой-либо дискриминации по сравнению со своими русскими одноклассниками.

Многие учащиеся были очень умными, живыми и схватывали все на лету. Они могли спорить, если что-то не соответствовало их понятиям. На одном из уроков немецкого языка мы переводили текст, в котором несколько раз повторялось