16 лет возвращения - Израэль Рахлин

Схватки возобновились только на следующий день к вечеру. Я поняла, что время пришло. Около десяти часов вечера я родила. Нина Ивановна оказалась права: родился мальчик, которого акушерка, улыбаясь, держала передо мной. Я хотела взять его на руки, но мне не разрешили. Детей вымыли и отнесли в палату, где лежали только новорожденные. Их нам оттуда приносили лишь для кормления.

Я не боялась, что моего ребенка с кем-то перепутают. Его нельзя было спутать ни с русским, ни с якутом. А вот с якуткой, чья кровать стояла рядом с моей, произошло то, что она, наверное, никогда не забудет.

Это была учительница из покровской школы, родившая на сутки раньше меня. Каждый день нянечки приносили нам наших детей на кормление. Для меня все якутские дети были на одно лицо. Но когда соседка кормила грудью свою дочку, я вдруг заметила, что волос на голове у девочки меньше, чем было вчера, и сказала об этом ее матери. Та вызвала нянечку; стали выяснять, и действительно оказалось, что ленточку с именем, которую привязывают на запястье, привязали другому ребенку, и моей соседке принесли на кормление этого чужого ребенка, а не родную дочь. В палате было много шума из-за этого, хотя вскоре все поправили, и матерям вернули детишек. Учительница, чье имя я забыла, благодарила меня, говоря, что она никогда меня не забудет. Она призналась, что вряд ли бы сама обнаружила путаницу. Позже, когда мы встречались на улице, она всегда благодарила меня, и рассказывала, как растет ее маленькая дочка.

Несмотря на этот случай и довольно примитивные условия, должна признать, что в роддоме ухаживали за нами очень хорошо. Никогда не забуду мою акушерку Марию Ивановну, которая была очень добра и внимательна ко мне. Она не отходила от меня во время родов. Она знала, как подбодрить, и подсказывала, что надо делать. Под ее руководством роды прошли без осложнений.

Через неделю меня выписали, но температура на улице по-прежнему была — 55, и я не знала, как везти ребенка домой в такой жуткий мороз. Я сказала об этом Марии Ивановне, и она закутала малыша в одеяло таким образом, что получился огромный сверток. На улице в повозке нас ждал Израэль. Мария Ивановна завернула этот сверток в огромный тулуп и села в повозку, положив теперь уже громадный сверток к себе на колени. Просунув руку через все слои, Мария Ивановна держала ее над лицом малыша, чтобы чувствовать, как он дышит. Я страшно боялась, что ребенок может задохнуться или замерзнуть. Никогда еще путь не казался мне таким длинным, как эта дорога из больницы на селекционную станцию. Мария Ивановна все время успокаивала меня, заверяя, что она уже много раз так перевозила детей, и ни один не замерз.

Настоящее облегчение я почувствовала только тогда, когда мы, наконец добрались до дома и раскутали нашего сына. Шнеур и Гарриетта радостно встретили нас, подпрыгивая от нетерпения поскорее увидеть своего брата. Они уже придумали ему несколько имен и теперь соревновались, кто назовет его смешнее. Гарриетта предложила назвать его «чулок». Мы попросили Марию Ивановну остаться и поужинать с нами. Ужин готовил Израэль, и у него получился очень вкусный суп из говядины. Приготовлением еды он занимался редко, но ему удалось сварить очень вкусный суп, и после нашей поездки мы ели с большим аппетитом.

Когда Мария Ивановна собралась уходить, мы хотели вручить ей небольшой подарок в благодарность за ее помощь и участие, но она категорически отказалась, сказав, что все, что она сделала, входит в обязанности акушерки и что за это она получает зарплату.

Ну, а для нас с рождением сына началось беспокойное и трудное время. В нашей маленькой комнате нас теперь было пятеро, и вот уже поистине настало время испытаний нашему терпению и выносливости. Здесь мы стирали пеленки, здесь дети играли и делали уроки, здесь же мы ели, и эта же комната служила для нас спальней. Особенно тяжелыми были четыре месяца до наступления тепла. Когда теперь мысленно возвращаюсь в то время, я удивляюсь, как мы смогли все это спокойно пережить, откуда мы брали силу и упорство, чтобы справиться со всеми трудностями. Наверное, мы о них не думали. Мы просто жили с ними, не задавая вопросов.

Спустя некоторое время, посовещавшись, новому члену нашей семьи мы дали имя Самуэль. Он был очень милым ребенком, за ним легко было ухаживать, а поскольку молоко у меня не пропало, то и с кормлением не возникало проблем. Зимой 1947 года некоторые продукты питания из продажи исчезли. После отмены карточек, положение с едой стало хуже.

Когда закончился мой послеродовой отпуск, я решила уволиться. У нас была возможность отдать Самуэля в ясли, но мы не захотели, и я решила, что лучше сама займусь и хозяйством, и детьми.

Как и в самые тяжелые месяцы, которые мы пережили в Якутске, мы и здесь боролись с голодом. У меня еще остались две красивые ночные сорочки. Я берегла их, надеясь когда-нибудь поносить, но пришел и их черед.

В воскресенье утром, когда Израэль был дома и мог присмотреть за детьми, я поехала в Покровск. Я решила продать сорочки Нине Ивановне — нашему врачу, которая питала слабость к заграничным вещам и могла позволить себе покупать такие вещи. Словом, за сорочки и другие маленькие вещички, которые я ей тоже продала, выручила неплохие деньги. Теперь можно было купить хлеб и масло. Редко, но все же мы покупали на частном рынке мясо: конину или оленину. Поездка в Покровск заняла у меня несколько часов, и я очень торопилась, чтобы покормить Самуэля. Когда я, почти бездыханная, открыла дверь в комнату, то увидела совершенно неожиданную картину. Посреди комнаты сидела Александра Сергеевна и кормила грудью моего сына. Мне рассказали, что после моего отъезда он раскапризничался и начал кричать. Ни Израэль, ни дети не смогли его успокоить. Потом пришла Александра Сергеевна, но и ее попытки также оказались тщетными. Тогда она решила покормить его грудью. Очевидно, это и было то, что он хотел, и сразу успокоился.

Шнеуру исполнилось одиннадцать лет, Гарриетте — шесть, и они уже могли помогать мне по хозяйству, присматривать за своим младшим братом. Мы все с нетерпением ждали весны и лета, чтобы выбраться, наконец, из стесненного пространства нашего маленького жилища на волю, на свежий воздух, под теплые лучи солнца.