16 лет возвращения - Израэль Рахлин

Прошу вас помочь мне в поисках моих родителей, братьев и сестер, которые проживали в Копенгагене в июне 1941 года.

Мои родители, г-н и г-жа М. Эпштейн, жили по адресу Кристалгаде, 12, 5-ый этаж. Мой брат, Айзик Лахманн, жил по адресу Радмапдсгаде, 51, 4-ый этаж.

Со дня моего отъезда из Литвы, из Кибартай, в июне 1941 года я не имела о них никаких известий и очень обеспокоена этим.

Я буду очень признательна, если в посольстве Дании рассмотрят мою просьбу:

И еще: не смогли бы вы дать мне адрес г-на Хегсбро Хольм, жившего в Аксельборге, Копенгаген V.

Если будет возможно, пожалуйста, сообщите моим родителям, что я, мой муж и двое наших детей живы и здоровы.

           Искренне ваша, Рахиль Рахлин, урожденная Лахманн.

           Мой адрес: Якутия, Покровск, Селекционная станция.

Основная идея моего письма — восстановление связи с нашими родственниками и с миром, от которого мы были отрезаны шесть долгих лет. Я написала именно такое письмо после мучительных раздумий, полностью сознавая, что ни в коем случае не должна сообщать ничего, что могло бы оказаться губительным и для Климова, и для нас, если письмо будет перехвачено. Например, я не могла прямо написать, что мы были депортированы. Однако, сообщив, что мы уехали из Литвы в июне 1941 года, я предполагала, что получатель поймет, как и каким образом мы оказались в Якутии.

По именам и адресам моих родственников в посольстве узнают обо мне, а если не смогут связаться с моими родственниками, то тогда через Хегсбро Хольма, генерального секретаря Сельскохозяйственного совета Дании, узнают, кто я такая. По делам, связанным с импортом литовских лошадей в Данию, Хегсбро Хольм приезжал в Литву в 1937 году и посетил нас в Кибартае. С ним и датской делегацией мы были приглашены посетить самый большой конный завод Германии — Тракенхен, в Восточной Пруссии, что было большой честью для таких очевидных неарийцев, как Израэль и я. И позже по разным делам мы встречались с Хегсбро Хольмом в Копенгагене.

Естественно, мне очень хотелось узнать, как в посольстве Дании отреагируют на мое письмо. Я понимала, что для них оно — как послание из космоса. Они не знали человека, который им написал, не знали, в каких условиях живет отправитель, и как поддерживать с ним контакт. Я представляла, какое удивление вызовет мое письмо в посольстве, какие мысли и предположения будут у датских дипломатов. В то же время я почти не сомневалась, что они сделают все возможное, чтобы связаться с нами и попытаться помочь нам при условии, что письмо дойдет до них.

Я до сих пор понятия не имею о том, как оно попало в посольство Дании в Москве. Только много лет спустя узнала, что оно попало туда через полтора месяца.

В середине октября в дверь постучал почтальон. И уже по конверту, который он вытащил из своей сумки, стало ясно: письмо пришло не из советской организации. Его отправителем было посольство Дании в Москве.

Вне себя от возбуждения, трясущимися руками я вскрыла конверт. Короткое сообщение, напечатанное на очень хорошей бумаге и подписанное г-ном Доссингом, поверенным в делах Дании в СССР. Он сообщал, что связался с моими родственниками в Копенгагене. Все они живы, здоровы и передают нам привет.

Меня охватила неописуемая радость. Какое счастье, что я, наконец, узнала, что мои любимые живы и здоровы! И в то же время совершенно была ошеломлена мыслью, что установлен контакт с датскими властями и что отсюда мы можем теперь писать им и со временем сможем обратиться с просьбой о получении въездных виз в Данию. Но это было только начало. Мы слабо понимали, сколько лет еще должно пройти, и какие трудности нам предстоит преодолеть, пока наша надежда не станет реальностью.

Прошло много времени, прежде чем я получила еще одно письмо из посольства Дании. Еще больше времени прошло, пока, наконец, наладилась регулярная переписка с моими родственниками в Копенгагене. И тем не менее, самое главное, удалось сделать. Связь была установлена. Родные люди «из нашей части мира» узнали, где мы и что с нами случилось.

Моя беременность протекала без осложнений. Я не делала гимнастику и даже не ходила к врачу. Я полностью положилась на себя, и у меня неплохо получалось.

Проблема была с детским бельем: в Покровских магазинах для новорожденных никакой одежды не продавали. Но, к счастью, у меня кое-что осталось из одежды Гарриетты, и я сумела что-то сшить и связать за девять месяцев беременности. Кроме того, для каждого новорожденного государство выделяло по восемь метров белой фланели. Говорили, что это личный подарок от самого Сталина. Так что к Новому году я приготовила достаточно много детской одежды, чтобы по советским стандартам мой ребенок был хорошо одет.

Я продолжала работать в яслях: хотелось прибавить больше дней к послеродовому отпуску. По трудовому законодательству Союза ССР, дородовый и послеродовой отпуск — семьдесят два дня.

Незадолго до того, как должны были появиться на свет наши детки, мы с Александрой Сергеевной попросили врача осмотреть нас. Наш врач, Нина Ивановна, полная, средних лет женщина, была очень добрая и внимательная. Между прочим, она у нас покупала кое-какие вещички. Как и сегодня, так и тогда русские приходили в полный восторг от какой-нибудь западной вещи, и Нина Ивановна купила у меня несколько юбок и платьев.

Осмотрев нас, она сказала, что мы разрешимся через неделю: у Александры Сергеевны будет девочка, а у меня — мальчик.

Меньше чем через неделю, в субботу вечером 11 января у Александры Сергеевны начались схватки, и муж сразу увез ее в больницу на санях, запряженных лошадью.

Зима в тот год была, пожалуй, одной из самых суровых, и температура почти все время держалась около -50, а в некоторые дни понижалась и до -55. Было почти десять часов вечера, когда Сагитов вернулся на санях из больницы. Он вошел к нам в комнату и сказал, что оставит их у дома, поскольку они, возможно, нам скоро понадобятся.

Так и случилось. Через несколько часов у меня начались первые схватки, и Израэль сказал, что мы немедленно должны ехать в больницу, пока есть сани и лошадь. Мы надели огромные тулупы и поехали. Когда добрались до роддома, нам сказали, что Александра Сергеевна уже родила девочку. Я пришла к ней в палату навестить увидела счастливую молодую маму: она очень хотела, чтобы у нее была девочка.

К сожалению,