16 лет возвращения - Израэль Рахлин

Война шла к завершению, и, возможно, поэтому в предвкушении победы и грядущего мира день революции 7 ноября 1944 года праздновался с таким размахом. До этого ничего подобного мы не видели. В празднике принимали участие исключительно все, и у всех было много выпивки и много еды — разные пирожки, мясные и рыбные блюда, салаты, и, естественно, соленые огурцы и квашеная капуста. Самый популярный напиток — бражка, нечто вроде домашнего пива, но в отличие от пива, с очень высоким содержанием алкоголя, невкусного и неаппетитного, тускло-коричневого цвета. От бражки быстро пьянели, а похмелье наступало очень тяжелое. Так что люди пили бражку не потому, что этот напиток нравился им, а для того, чтобы опьянеть.

Нашим детям нравилось на селекционной станции. У Шнеура появились друзья, с которыми он играл. Он пристрастился к чтению книг. Ему было уже восемь лет, Гарриетте — четыре года. Трудно было достать игрушки для Гарриетты: в магазинах Покровска их не продавали. У нее была старая тряпичная кукла-морячок, которую мы привезли из Литвы, и с ней она любила играть. Из старых тряпок я нашила ей маленьких куколок, и этих игрушек ей вполне хватало, чтобы создавать свой сказочный мир, в котором она пребывала долгие часы.

По воскресеньям мы ходили в лес или спускались к реке, где дети всегда находили что-нибудь интересное. Я старалась говорить с ними о природе, учила их любить цветы и животных. И Шнеур, и Гарриетта теперь свободно говорили по-русски, и особенно хорошо это получалось у Гарриетты.

Однажды осенью я стояла за нашим домом, слушая издалека, как Гарриетта играет с другими ребятами. Она говорила по-русски так же, как другие дети, и даже быстрее. Наполненная материнской гордостью, я стояла, задумавшись, когда ко мне подошла соседка и спросила, понимаю ли я, что говорит моя маленькая дочь. Я сказала, что понимаю, но не все. Тогда соседка объяснила мне, что Гарриетта ругается самыми страшными нецензурными словами, какие только существуют в русском языке. Я была шокирована, но соседка успокоила меня, сказав, чтобы я не расстраивалась и объяснила Гарриетте, что такие безобразные слова нельзя говорить маленькой девочке. Женщина знала, где моя дочь могла набраться таких слов. В соседнем доме жила семья, о которой ходила дурная слава по всей селекционной станции. Взрослые члены этой семьи часто сквернословили, и дети быстро запомнили бранные слова.

В начале зимы дети много времени проводили на улице, катаясь на лыжах, на коньках и на санках с горок. Но как только начинались морозы, большую часть времени они проводили дома. Время зимой тянулось долго, и эти месяцы были самыми трудными для нас.

Наша двенадцатиметровая комната служила нам и кухней, и спальней, и гостиной. Маленькое единственное окно покрывалось слоем льда, и от этого в комнату проникало мало света. Мы делали все, чтобы наши дети были счастливы и чувствовали себя в безопасности. Долгими зимними вечерами мы много читали, играли в разные игры и смотрели «сибирский телевизор» — на горящие дрова в печке, которая постоянно топилась. Дверца печки была все время открыта, и мы смотрели на тлеющие угли и горящие поленья.

На тлеющих углях и в язычках пламени возникали разные картинки: звери, дома, леса, города и многое другое — в зависимости от нашего воображения. Когда мы заканчивали обсуждать то, что каждый из нас увидел, я рассказывала детям разные сказки — и уже известные, и те, которые я тут же придумывала, — а они сидели, глядя на огонь, и увлеченно слушали. Яркие отсветы отражались на их маленьких лицах. Эти минуты они очень любили и часто вспоминали о них потом, когда стали взрослыми.

Радиус обитания

Рахиль — Израэль

У нас был громкоговоритель. Похожий на большую тарелку и обтянутый прочной черной бумагой, он висел в углу комнаты. Он был подключен к местной радиостанции, и по нему передавали только одну программу. Каждый день мы слушали новости из Москвы, чтобы быть в курсе мировых событий. Даже если в новостях не давали полный обзор ситуации в мире, у нас складывалась ясная картина о происходящем и о разрушительных последствиях, вызванных войной в Европе. Мы часто вспоминали наших родственников в Литве и Дании. И та скудная информация, которая была доступна нам, вызывала у нас озабоченность их судьбами. Мы понимали, что несмотря на все несчастья, которые выпали на нашу долю, нам, в действительности, повезло: мы ведь были так далеко от войны и ее ужасов. Несмотря на страдания и лишения, которые мы испытывали, мы оказались счастливыми людьми, которые не видели войны.

Хотя мы вполне сносно устроились на селекционной станции, неопределенность и незащищенность нашего положения беспокоили нас. В первый вторник каждого месяца мы должны были приходить к местному офицеру НКВД для регистрации. И каждый раз мы ожидали, что нам снова прикажут переехать куда-нибудь еще. Несколько раз во время этих ежемесячных регистраций нас просили заполнить длинные анкеты, касающиеся наших родственников за границей, ответить, какими иностранными языками мы владеем, а также на множество других бессмысленных вопросов. И каждый раз офицер НКВД предупреждал нас, что без специального разрешения мы не имеем права отъезжать от Покровска на расстояние более пяти километров.

В Покровске мы впервые узнали о так называемых закрытых магазинах. Эти магазины не были закрыты в прямом смысле. Они были открыты, но только для очень ограниченного круга лиц, в который входили привилегированные члены партии и руководящие работники. Короче говоря, советская элита. В таких закрытых торговых учреждениях допущенные туда могли покупать товары, которые в обычных магазинах отпускались либо только по карточкам, либо не продавались вообще.

В апреле 1945 года нам разрешили переехать в значительно лучшую, чем у нас была, комнату в соседнем доме. Комната оказалась не только в два раза больше прежней, но гораздо светлее, с большим окном. Тонкая перегородка отделяла маленькую печку, так что получилось что-то вроде кухни. Теперь мы жили в большом, по местным понятиям, бревенчатом доме с длинным коридором и комнатами по обеим сторонам. Кроме нас, здесь жили работники селекционной станции. В таких же условиях, как и мы.

Весна сорок пятого года освободила нас не только от суровой зимы, она принесла нам другое освобождение — заканчивалась война. С фронтов приходили только хорошие известия, и по радио сообщалось то об одной, то о другой победе. Советская Армия приближалась к Берлину, и дни нацистского режима были сочтены. С