16 лет возвращения - Израэль Рахлин

моя мечта так и не сбылась. Отец серьезно заболел и попросил меня вернуться домой, и я немедленно выехал в Кибартай. Вот так крошечный литовский пограничный городок обрел первого и, возможно, единственного торговца лошадьми с университетским образованием.

Моя работа в переводе на современный язык называлась «заведующий отделом сбыта». Я был связан с государственными организациями и комитетами, которые осуществляли надзор за литовскими экспортными фирмами. Очень часто я выезжал за границу к заказчиками и объездил почти всю Европу. И Дания являлась одной из стран, куда по делам, связанным с бизнесом, я ездил несколько раз в год.

В мае 1934 года я снова приехал в Копенгаген.

Как обычно, я снял номер в гостинице «Терминус», расположенной напротив центрального железнодорожного вокзала, и решил связаться с одним из наших многочисленных заказчиков. Спустя два дня я встретился с ним, и он представил меня своему сыну Георгу, который на два года был младше меня. Он изучал юриспруденцию в Копенгагенском университете и свободно говорил по-немецки. Георг предложил мне провести вечер вместе. Я с готовностью согласился, и когда мы встретились вечером, он предложил мне пойти в сад Тиволи, что мы и сделали…

Рахиль

Мое детство и юность не были такими бурными и драматичными, как у Израэля. Судьбе было угодно, чтобы я родилась в Англии. В 1908 году я и мой брат-близнец появились на свет в городе Ливерпуле. Тем не менее своим родным городом я считаю Копенгаген: нам было по восемь месяцев, когда нас туда привезли.

Я никогда не знала своего отца — он умер вскоре после нашего появления на свет, оставив нашу мать одну с двумя младенцами. Мои родители приехали в Англию из России за два года до нашего рождения. Позже мама говорила мне, что они были вынуждены это сделать, потому что мой отец активно занимался политикой и постоянно подвергался преследованиям со стороны царских властей. А возможно, они оставили Россию из-за еврейских погромов, которые бушевали там в те годы, вынуждая многих евреев эмигрировать в Соединенные Штаты Америки или в Европу.

После смерти моего отца мама решила уехать в Копенгаген, где жил ее брат, обещавший помочь ей найти жилье и работу. Итак, с двумя младенцами на руках она едет в Данию, чтобы начать новую жизнь.

Моя мама была искусной портнихой, поэтому безработной она оставалась недолго. Однако ей, матери-одиночке, приходилось трудно, ведь в те годы не было таких понятий, как социальное обеспечение или пособие по безработице. В 1910 году она второй раз вышла замуж. От этого брака она родила троих, так что наша семья состояла теперь из семи человек.

К моим самым ранним детским воспоминаниям отношу многоквартирный дом в Рюесгаде, где мы прожили много лет. Мы жили там в очень стесненных условиях: в маленькой квартирке на четвертом этаже, выходящей окнами на задний двор. Уборная находилась во дворе.

Мама все эти годы работала дома швеей, выполняя заказы различных швейных фабрик по пошиву женской одежды, включая известную Мореско. Однако работа для нее не всегда находилась, и когда с деньгами становилось совсем туго, она собирала вещи, без которых мы могли обойтись, и просила нас отнести их ростовщику: его контора находилась в нашем доме. Хотя мы очень нуждались, мама всегда заботилась о том, чтобы в доме у нас было чисто и чтобы у нас было все необходимое.

Каждое утро мой отчим отправлялся в булочную Хансена на Блегдамсвей и возвращался оттуда с корзиной, полной вчерашнего, черствого хлеба. Но нам, детям, он все равно очень нравился.

Образ моей мамы, работающей за швейной машинкой с раннего утра до позднего вечера, остался в моей памяти навсегда. Иногда, работая, она напевала грустные еврейские песни, которые мы так любили слушать. Моя мама была прекрасной рассказчицей, и больше всего она любила рассказывать нам о счастливых днях своей юности в маленьком городишке Дрисса в Белоруссии. Городок этот находился недалеко от Витебска, который теперь известен всему миру как родина Шагала. Говорят, что однажды на вечеринке мою маму спросили, знала ли она Шагала. На что она, не задумываясь, ответила: «Нет, я не знала его, но уверена, что он знал меня, потому что я была самой красивой девушкой в городе».

Как и все, мы с братом Айзиком пошли в школу с семи лет. Мы ходили в школу в Рюесгаде, где я проучилась три года. Потом я решила пойти в еврейскую школу Каролин Скул, находящуюся на улице Принцессы Шарлотты, и попросить, чтобы меня приняли туда; идея эта пришла мне в голову совершенно неожиданно, но я твердо решила сменить школу, и меня туда приняли.

На меня сразу же все обратили внимание: я носила башмаки на деревянной подошве. Это считалось неприличным: никто из девочек не носил такие башмаки. Одна из учительниц сказала мне, что, если я хочу ходить в школу, мне нужно поменять башмаки на туфли. И мои родители позаботились о том, чтобы у меня появились настоящие кожаные туфельки, хотя стоили они очень дорого.

Педагоги в школе были отличные и как люди очень приятные, но очень требовательные. Все, чему меня там учили, я запомнила на всю жизнь и с благодарностью вспоминаю всех моих учителей. Я до сих пор отчетливо помню некоторых из них. Так, г-н Соренсен преподавал правописание. Учителем он был превосходным, и все его ученики научились прекрасно писать. Однажды он пришел в класс в красивом костюме, в котором мы его ни разу не видели. Нас, девочек, распирало любопытство, и мы спросили его, почему он так одет. «Я скажу вам почему, мои дорогие друзья, — ответил он. — Сегодня 21 декабря — самый короткий день в году, и мой красивый костюм не износится так, как в другие дни».

Самым трудолюбивым и прилежным ученикам в табель успеваемости наклеивали картинку с изображением пчелы, и я часто приходила домой с такой вот вожделенной «золотистой пчелкой». Мои школьные годы были прекрасными, и я вспоминаю о них как о счастливом и светлом времени.

За время учебы у меня появилось много друзей, и после школы я часто ходила к ним в гости. Одну мою подружку звали Лиза. Ее родители были состоятельными людьми, и она училась играть на пианино. Иногда после школы мы заходили к ней, и я могла часами сидеть и слушать, как она играет. Я мечтала о том, что когда-нибудь я тоже буду играть на пианино, но, конечно, мои родители не могли пойти на такие расходы,