Политические сочинения. Том III. История политических институтов - Герберт Спенсер

пичо, или питчо, т. е. в их парламентах или публичных митингах, выражают в самых искренних речах, что они считают вредным или слабым в его управлении». О ваньямвези[120] Бертон говорит, что султан «окружен советом, изменяющимся в числе от двух до двадцати глав, или старейшин… Его авторитет ограничен этим грубым уравновешением власти; окружающие его вожди могут, вероятно, предводительствовать на войне, как и он». Подобное же мы находим у ашантиев: «кабоциры и атаманы… требуют, чтобы им было известно обо всех вопросах, относящихся к войне и иностранной политике. Такие предметы рассматриваются в общем собрании, и король находит иногда благоразумным уступать воззрениям и настоятельным представлениям большинства». Примеры могут быть почерпнуты также из древних американских государств. В Мексике «общие собрания бывали каждый восемнадцать дней под председательством короля. Но эти собрания сходились из всех частей страны»; и мы читаем далее, что высший класс дворянства, тевктли, «первенствовал перед всеми другими в сенате в порядке сидения и голосования». Откуда видно, каков был состав сената. Так же было и у центральных американцев Верапац[121]: «Хотя верховная власть принадлежала королю, но были низшие властители, как его сотрудники, которые по большей части назывались господами (lords) и вассалами; они образовывали королевский совет… и собирались в палатах короля так часто, как он призывал их».

В Европе прежде всего следует упомянуть о древней Польше. Она первоначально состояла из независимых племен (tribes), «управлявшихся каждое своим князем (kniaz) или верховным судьей, возраст которого или известная мудрость привели к этому достоинству»; на войне каждое племя предводительствовалось временным воеводой или атаманом; такие роды в течение того усложнения и переусложнения, какое производит война, дифференцировались в классы благородных и крепостных, над которыми возвышался избранный король. Об организации, которая существовала, прежде чем король потерял свою власть, нам рассказывают следующее. Хотя каждый из этих палатинов[122], епископов и баронов, мог таким образом являться советником своему государю, образование правильного сената замедлялось и завершилось только тогда, когда опыт доказал его пользу. Сперва только предметы, относящиеся к войне, обсуждались монархом с его баронами; то, что он вначале дозволял им из вежливости, или недоверия к самому себе, или в виду того, чтобы разделить с ними ответственность в случае неуспеха, они обыкновенно требовали как права.

Точно так же в течение внутренних войн и войн против Рима первобытные германские племена, первоначально полукочевые и слабоорганизованные, прошли через стадию, в которой вооруженные вожди и свободные люди собирались периодически для обсуждения вопросов о войне и других предметах, стадию, влекущую родственное строение. Во время Карла Великого, на большом ежегодном собрании герцоги, графы, епископы, скабины[123], центенарии, т. е. все соприкасавшиеся с правительством или администрацией, присутствовали официально; большие и малые собственники, бароны и дворянство присутствовали также, благодаря своим поместьям, свободные люди – в силу их воинственного характера, хотя, несомненно, было мало свободных людей, обязанных носить оружие и не обладающих каким-либо куском земельной собственности.

О позднейшем периоде Галлам пишет, что во всех германских княжествах преобладает форма ограниченной монархии, отражающая в уменьшенном масштабе общую конституцию империи. Как императоры разделяют свое законодательное господство с сеймом, так точно все принцы, принадлежащие к этому собранию, имеют свои собственные советы (states), состоящие из их феодальных вассалов и находящихся между ними городов с их территорией.

Масса земледельческого населения перестала, таким образом, обладать властью. Подобное же мы видим в течение позднейшего феодального периода во Франции. «Повеление 1228 г. относительно еретиков Лангедока дано с совета наших высоких и мудрых людей»; о повелении же «1246 года, относительно набора и выкупа в Анжу и Мэне[124]», говорится, что «собравши вокруг себя в Орлеане баронов и господ вышеупомянутой страны, держали с ними заботливый совет» и т. д.

Чтобы предупредить возможное замечание, что не было упомянуто о духовенстве, обыкновенно включавшемся в совещательные организации, необходимо указать, что надлежащее исследование об этом не вносит никакой существенной разницы в положения, данные выше: хотя современные обычаи приучили нас смотреть на духовный класс как на отличающийся от класса воинов, однако вначале этого различия не было. К тому факту, что обыкновенно в военных обществах король был одновременно и военачальником и первосвященником и руководился в этих обоих званиях внушениями божества, мы можем добавить тот факт, что подчиненное ему духовенство обыкновенно прямо или косвенно благоприятствует войнам, которые предполагаются одобренными божеством. Как иллюстрацию к этой истине мы можем привести факт, что, прежде чем начать войну, Радама, король Мадагаскара, столько же жрец, как и полководец, приносил в жертву петуха и телушку и совершал молебствие у могилы Андрия-Мазина, своего самого последнего предшественника. А для подтверждения второй истины может быть приведен факт, что у евреев, священники которых сопровождали войска в битве, мы читаем о Самуиле, бывшем с детского возраста священником, что он сообщил Саулу повеление Бога «истребить Амалека» и сам изрубил в куски Агога. Более или менее деятельное участие священников в войне мы находим то там, то сям у дикарей и полуцивилизованных обществ; так у дакозов, мундрукусов, абипонов, кхонгов, священники которых определяют время войны или дают знак атаке; так, у таитян священники «носят оружие и идут с воинами в битву»; так, у мексиканцев священники, обыкновенно возбуждавшие войну, сопровождали своих идолов во главе армии и в то же время «приносили в жертву первого захваченного пленника»; точно так же видим у древних египтян, о которых читаем, что «служитель бога был у них часто военным и флотским командиром». Естественное происхождение такого союза войны и религии в диких и древних обществах доказывается его сохранением в позднейших обществах, несмотря на совершенно обратную и враждебную этому религию. После того, как христианство перешло из своей ранней стадии, чуждой политики, в стадию, в которой оно стало государственной религией, духовенство в течение оживленных военных периодов вновь приняло воинственный характер. «В средине VIII столетия (во Франции) регулярная военная служба со стороны духовенства была уже вполне развита». В ранний феодальный период епископы, аббаты, священники становились феодальными владетелями со всем могуществом и ответственностью, принадлежащей этому положению: они имели корпуса войск на жалованье, строили замки и укрепления, вели осады и предводительствовали армиями или посылали их в помощь королям. Ордерик описывает в 1094 г. священников, ведущих в битву своих прихожан, а аббатов – своих вассалов. Хотя в новейшее время сановники церкви не принимают деятельного участия в войне, однако их совещательная функция относительно войны – чаще одобряющая, чем сдерживающая, – еще не прекратилась и теперь, что доказывается и у нас самих в голосовании епископов, которые, за исключением одного, одобрили