Политические сочинения. Том III. История политических институтов - Герберт Спенсер

выбирать такого короля, который бы сообразовался с их желаниями; далее они лишались возможности сохранить какой бы то ни было авторитет. Поэтому-то обыкновенно мы не встречаем совещательных органов, имеющих независимый status, в странах, управляемых деспотически на Востоке, как в древних, так и в новых. Хотя о египетском государе мы читаем, что «он является на войне, сопутствуемый советом тридцати, состоящим, по-видимому, из особых советников, книжников и высших государственных чиновников», но здесь подразумевается, что члены такого совета были только чиновники, обладающие лишь той властью, какую доверял им государь. Подобное же мы находим в Вавилоне и Ассирии: свита и те, которые исполняли обязанности министров и советников правителя, имевшего божественное происхождение, не составляли прочного собрания с совещательными целями.

В древней Персии точно так же были подобные условия. Наследственный государь – священный в высшей степени и носящий чрезвычайные титулы, хотя и подчиняющийся какому-нибудь шаху из принцев или дворян царской крови, которые были предводителями армии и советом которых он дорожил, – не был ограничен организацией, установленной из них. Сквозь всю историю Японии до наших дней проходит подобное же состояние. Даймиосы требовались для присутствия в столице в течение предписанных промежутков времени из предосторожности против неповиновения; но их никогда не созывали вместе для какого-нибудь участия в правлении. Наследственная божественная монархическая власть, имеющая такие последствия в Японии, имела подобные же последствия и в Китае. Мы читаем, что в Китае также номинально нет совещательного или обсуждающего органа, или чего-нибудь похожего на конгрессы, парламенты или tiers-йtats, только необходимость вынуждает императора советоваться и совещаться с некоторыми из его чиновников. Европа также дает нам подобные примеры. Я говорю не только о России, но гораздо более о Франции в то время, когда монархия приняла в ней наиболее абсолютную форму. В эпоху, когда богословы, подобно Боссюэ, учат, что «король один безотчетен… все государство в нем, и воля целого народа содержится в его воле», – в эпоху, когда король (Людовик XIV) «проникнутый идеей о своем всемогуществе и божественной миссии», «обожался своими подданными», он «затмевал и поглощал даже малейший след, идею и воспоминание о всякой другой власти, кроме той, которая истекала из него самого». Вместе с установлением наследственной преемственности и приобретением божественного обаяния та власть других учреждений, какая существовала в ранние времена, исчезла.

Наоборот, существуют факты, доказывающие, что там, где король никогда не имел или не сохранил обаяния своего предполагаемого происхождения от бога и где он продолжает быть избираемым, власть совещательного органа способна приобретать преобладание над королевской, а иногда и отменять ее. В этом случае на первом месте должно указать на Рим. Вначале государь созывал сенат, когда хотел, и предлагал ему свои вопросы; ни один сенатор не мог высказать своего мнения, не будучи спрошен; еще менее мог сенат собраться, не будучи созван». Но тут, где король, хотя и считающийся обладателем божественного одобрения, не считался происходящим от богов, и хотя обыкновенно он указывался своим предшественником, но на практике иногда избирался сенатом и всегда подчинялся форме народного одобрения (апробации), – здесь совещательный орган сделался действительно высшим. «Сенат с течением времени обратился из совещательной корпорации магистратов, т. е. высших государственных лиц, в собрание, распоряжающееся магистратами и самоуправляющееся». Позднее право назначать и увольнять сенаторов, принадлежащее первоначально магистратам, было у них отнято; и наконец окончательно утвердился «несменяемый характер и пожизненность членов правящего класса, обладавших местом и голосом»; олигархическая конституция была объявлена. История Польши представляет другой пример. После соединения несложно управлявшихся племен произошли маленькие государства и зародилось высшее сословие, а после объединения этих маленьких государств возникла королевская власть. Королевская власть, будучи здесь вначале, как и везде, избирательной, такой тут и осталась и никогда не делалась наследственной. Благодаря каждому избранию вне королевского рода был благоприятный случай избрать в короли того, чей характер беспокойная аристократия считала удобным для своих целей, а отсюда произошло, что власть короля упала.

В конце концов из трех элементов, на которые было разделено государство, король, хотя его власть была в древности деспотической, имел наименьшее значение. Его достоинство не сопровождалось властью; он был только президентом сената и главным судьей республики.

Скандинавия представляет пример, уже упомянутый в другом отношении. Датские, норвежские и шведские короли были первоначально избираемы; и хотя по различным случаям наследственная преемственность сделалась со временем обычаем, здесь повторилось упразднение избирательной формы с тем следствием, что преобладание было достигнуто феодальными вождями и прелатами, образовавшими совещательный орган.

§ 495. Второй элемент в тройственной политической структуре, подобно первому, развился, таким образом, благодаря войне. Благодаря ей предводитель в конце концов отделился от всего, что было ниже его; благодаря ей высшее меньшинство соединилось в обсуждающий орган, отдельный от низшего большинства.

Что военный совет, образуемый из предводителей воинов, рассуждавших в присутствии своих соратников, был зародышем, из которого возник совещательный орган, – это ясно видно в сохранении обычаев, доказывающих, что политическое собрание было первоначально военным собранием вооруженных людей. В гармонии с этим доказательством стоят такие факты, как тот, что после установления сравнительно оседлого состояния власть народных собраний ограничилась принятием или отвержением сделанных предложений и что члены совещательных органов, приглашавшиеся правителем, который был также и полководцем, подавали свое мнение лишь тогда, когда он их приглашал это сделать.

Мы не имеем недостатка в данных для суждения о процессе, которым первобытные военные советы развились, окрепли и выделились. Вместе с военным классом, который в то же время есть класс землевладельческий, война произвела увеличение неравенства богатств, точно так же, как усиление разницы в положении; так что вместе с осложнением и переосложнением групп, которое вызвала война, военные предводители стали отличаться как крупные землевладельцы и местные правители. Отсюда члены совещательного органа стали противополагаться свободным людям в широком смысле не только тем, чем военные предводители противополагаются своим соратникам, но и еще более тем, что они были людьми богатства и власти.

Это увеличение противоположности между вторым и третьим элементом тройственной политической организации кончается их разъединением. Вооруженные свободные люди, рассеявшись по обширной местности, были устранены от периодических собраний дороговизной проезда, ценностью времени, опасностью, а также тем опытом, что множество людей, неприготовленных и неорганизованных, беспомощно в присутствии организованного меньшинства, лучше вооруженного, конного и сопровождаемого толпой проводников. Так что, пройдя через эпоху, в течение которой на собраниях присутствовали только вооруженные люди, живущие близко от места заседаний, мы приходим к эпохе, когда те, которых не пригласили, считались не имеющими права участвовать; и таким образом совещательный орган становится вполне дифференцировавшимся.

Перемены в относительной власти правителя и совещательного органа определялись очевидными причинами. Если