Рассеяние - Александр Михайлович Стесин

Я нашел «дикого Додика» и его мать Елизавету Давидовну («сироту Лизу») на еврейском кладбище в молдавском городке Чадыр-Лунга. Додик, Давид Гершович Витис. На фото — человек с пышными усами и стрижкой конца семидесятых (сзади волосы до воротника, спереди — косая челка). Кем может быть человек с такой внешностью? Додик был, как выяснилось, директором мясокомбината. Он был добрый, этот мясник, привозил маме с папой в Москву карбонаты и прочие вкусности… Папин ровесник, 1950 года рождения, он умер в 1996-м. Его мать Лиза, 1926 года рождения, пережила его всего на год. «Наверно, от горя умерла, — предполагает мама, — ведь после смерти дяди Гриши у нее никого кроме Додика не было». Мать и сын похоронены рядом. Лизиного портрета на надгробии нет, ни в профиль, ни анфас.

Глава 3. Бричева — Приднестровье

Чего хотелось бы избежать: беллетризации, перекройки семейной истории и ее участников в угоду художественному замыслу. Соблазн велик, особенно в наше время, когда сочинителю полагается только и думать о том, как бы не залезть на чужую (читай: запрещенную) территорию. Шаг влево, шаг вправо — культурная апроприация. При таком строгом режиме исторический фикшен выглядит беспроигрышным вариантом. Тут хозяин — барин, особенно если речь идет об истории твоей собственной семьи. Апроприируй, сколько хочешь. Мертвые не только не имут сраму, но и обвинительный акт не составят. Их уже несуществующую правду можно запросто подчинить любому вымыслу, превращая черно-белую хронику в красочный фильм-эпопею, где полно спецэффектов, и воскрешенный предок оказывается загримированным Леонардо Ди Каприо. Вот от чего держаться подальше.

Но и о фактической точности говорить не приходится, потому что никаких фактов, свидетельств, очевидцев больше нет — или почти нет. Это вам не фамильная книга Будденброков и не семейный алтарь с бесчисленными фотографиями дорогих покойников, который сооружают в Мексике на День мертвых. Восстанавливать историю нашей семьи — все равно что пытаться с максимальной точностью воспроизвести звучание речи Гомера. Творение из ничего. Но Гугл уверяет меня, что австрийские историки Георг Данек и Штефан Гагель еще несколько десятилетий назад произвели подобную реконструкцию — воскресили «орфоэпию и ритмику древнего текста». Результаты их усилий можно услышать на Ютубе, и я охотно верю странному завыванию, предпочитая игнорировать обязательное предуведомление, что «эта запись не может быть точной реконструкцией того, как „Илиаду“ читали в VIII веке до нашей эры, поскольку изначально поэма передавалась из уст в уста и не записывалась…». Все-таки звучит. Значит, все возможно.

Начать с самого простого: с фамилии. Фамилия маминого отца, дедушки Исаака Львовича, — Витис. Если бы существовала Красная книга еврейских фамилий, ее следовало бы туда занести. Фамилия под угрозой, а то и на грани исчезновения. Где они, Витисы? Их нет. Но, как оказалось, уникальность фамилии упрощает задачу. Если знать, где искать, восстановить семейное древо Витисов куда легче, чем каких-нибудь Шапиро, или Рабиновичей, или даже Шмуклеров. Чем реже фамилия, тем лучше. Есть и точка опоры: по крайней мере, одно историческое изыскание уже провели до меня. И провел его не кто-нибудь, а Василий Гроссман. Витисы — это семья его матери, Малки Зайвелевны, преподавательницы французского, чей предок, Дувид-Мейр Витис, был «предприимчивый, крутого нрава человек, основатель купеческого клана»[11]. Дети Дувида-Мейра — Хана, Элишева, Мирьям и Зайвель. Дочь Зайвеля — Малка. И теперь, проводя дни и ночи в оцифрованных бессарабских архивах, я нахожу там не только Дувида-Меера Витиса, но и других его детей, не упоминающихся у дочери Гроссмана: Меер (умер в четырнадцать лет от туберкулеза), Бейла (умерла в двадцать два года от туберкулеза), Миндля. Судя по всему, это какая-то наша дальняя родня.

Следующим «ключом к разгадке» стала информация из учетно-послужной картотеки архива Минобороны (шкаф № 286, ящик № 32). Там указано дедушкино место рождения: Бессарабия, Тырновский район, село Бри́чева. Мама ни о какой Бричеве никогда не слыхала, знала только, что ее родители — из Румынии. Но у меня есть доступ к архивам нью-йоркского Центра еврейского наследия, а там можно найти материалы о любом местечке, в том числе и о Бричеве. Наложи разрозненные обрывки семейных преданий (там, где нет ничего, что-то все-таки есть!) на сведения из архивных папок, и неожиданно получишь то, что искал. Непрерывную историю. Восстановленное звучание речи Гомера.

* * *

Название Бричева происходит от фамилии Бричиван. В начале XIX века помещик Бричиван, бессарабский Шиндлер, выписывал в работники евреев со всего Ясского уезда и таким образом спасал их от насильственного переселения, в ходе которого родителей часто разлучали с детьми. Те еврейские семьи, которые были не в состоянии прокормить себя, сами посылали детей на работу к Бричивану: все знали, что он обходится со своими евреями гуманно. Среди подопечных Бричивана был и мой предок, Цви Мовша Витис, уроженец городка Фалешты, ровесник Пушкина, Бальзака и валахского господаря Барбу Штирбея.

В 1835 году Николай I издал указ, позволявший евреям Бессарабии приобретать земельные участки и заниматься сельским хозяйством. Так появились еврейские земледельческие колонии в Бессарабской губернии. Бричева, основанная в 1836‑м, стала одной из первых. У истоков стояли несколько семей, среди них Витисы — Цви Мовша и его сын Айзик Герш. Жену Айзика Герша звали Диной, тестя — тоже Айзиком («у вас там небось все Исааковичи»). В 1855 году у них родилась дочь Двойра, в 1859‑м она умерла от туберкулеза. Второй ребенок появился лишь одиннадцать лет спустя: сын Яков. Это мой прапрадед. Прапрабабушку звали Идис, ее родителей — Ицхак и Махла Вейцманы. В списках евреев-землевладельцев от 1895 года читаем, что Яков Витис из Бричевы занимался виноделием. «Да-да, — вспоминает мама, — что-то такое было… Папа рассказывал, что у прадеда был виноградник. Но я не знала, что его звали Яковом». Нет ничего более странного, чем сопоставлять семейные предания, покрытые священной пылью полузабвения, с сухим остатком архивов и картотек, сравнивать личное с безличным и находить подтверждение первому во втором. Значит, все это и вправду было, или было хотя бы что-то из того, что едва проступало неясной легендой сквозь напластования семейной и мировой истории. Да, было непредставимо давно, и вот теперь неожиданно приобрело фактуру имен и дат.

У Якова и Идис — пятеро детей, трое из них умерли в раннем возрасте. Остались двое сыновей, Леви и Моше. На рубеже двадцатого столетия история перестает быть голым перечнем имен, семейное древо обрастает пожелтевшей листвой архивных документов, писем, воспоминаний. Тут уже можно