Тайна Каоса - Анне-Катарина Вестли

Мне яхту никак не спасти,

Здесь берег опасный, но лодка моя

Надёжна вполне, и сумею я

Сквозь рифы её провести!»

Вот лодка, лавируя, птицей летит,

Минуя гряды камней,

Но лоцмана взор как-то странно блестит,

Становится всё мрачней.

Вот Еслинга риф и кипящий прибой,

Вот Хеснессунн перед ним, –

Вдруг встал во весь рост норвежец седой

И лодку пробил, как мальчишка злой,

Ударом весла одним.

В пробоину хлынула, пенясь, волна,

Как хищник в жестокой борьбе,

Но мать, помертвев, от испуга бледна,

Ребёнка прижала к себе:

«Дитя моё, Анна!» – на этот крик,

Как будто от сна пробудясь,

За парус умело схватился старик,

И лодка, как птица, вспорхнувшая вмиг,

Крылатая, вновь понеслась.

Их море трепало, как щепку крутя,

Пока не швырнуло на мель,

И снова нахлынули волны, свистя,

В широкую чёрную щель.

Тут лорд закричал: «Нам спасенья нет!

Мы гибнем! Ко дну идём!»

«Не бойтесь! – Моряк усмехнулся в ответ. –

Лишь раз –   но тому уж с десяток лет –

Тонула здесь лодка с зерном…»

Тревога мелькнула у лорда в глазах,

Мгновенно припомнил он,

Как ползал пред ним на коленях рыбак,

Отчаяньем ослеплён.

«Ты взял мою жизнь! – Терье Викен вскричал. –

Ты в смерти семьи виноват!

Теперь мы сочтёмся, мой час настал!»

И тут на колени пред лоцманом стал

Британец-аристократ.

Но Терье стоял, на весло опершись,

Как в юности, строен и прям,

Глаза его странною силой зажглись

И ветер гулял по кудрям.

«Ты помнишь, как шёл

Твой надменный корвет

Победно, на всех парусах,

Ты был и спокоен, и сыт, и одет,

Тебя забавляло, что хлеба нет

В убогих рыбачьих домах…

Миледи твоя прекрасней весны,

И руки, как шёлк, у неё,

Грубей были руки моей жены,

Но в них было счастье моё…

Дочурка твоя синеглаза, бела,

Кудрява, как ангелок, –

Моя –   побледней и попроще была,

Понравиться каждому вряд ли могла,

Но я её нежно берёг…

Владел я сокровищем самым большим,

Ценимым выше всего,

Я жил, и дышал, и гордился им,

А ты –   уничтожил его!

Но срок расквитаться с тобою настал:

Ты тоже припомнишь сейчас,

Как счастье своё я напрасно спасал,

Седым за несколько лет я стал,

Ты станешь седым за час!»

Он за руки мать и ребёнка берёт,

Он мрачен, суров и твёрд:

«Спокойно! Ни с места! Ни шагу вперёд!

Ты их потеряешь, милорд!»

Британец рванулся и помертвел,

Не в силах страх превозмочь,

На лоцмана молча он дико глядел:

Свершилась расплата –   и он поседел

За эту короткую ночь.

Но Терье лицом и душой просиял,

От сердца его отлегло,

Он руки ребёнка поцеловал

И вдруг улыбнулся светло.

И громко сказал он: «Свободен я!

Как радостно стало жить!

Теперь Терье Викену все друзья,

Теперь не клокочет уж кровь моя

Мучительной жаждой отмстить!

За долгие годы в тюремной тоске

Я высох умом и душой,

Как стебель, растоптанный на песке;

Но ныне –   мы квиты с тобой!

Я всё тебе отдал, чем был богат,

Я честно тебе заплатил,

Пусть был я сегодня с тобой грубоват, –

Не сетуй: уж в этом сам Бог виноват –

Таким он меня сотворил!»

Наутро узнали, что яхта цела,

Что все спасены притом,

О Терье Викене слава пошла

В народе из дома в дом.

Никто о случившемся ночью не знал,

Но начали все замечать,

Что Терье весёлым и бодрым стал,

Тот нрав, что в плену он совсем потерял,

Как будто обрёл он опять.

И лорд, и миледи, прощаясь, вошли

В убогий рыбачий дом

И лоцмана крепкие руки трясли,

Признав спасителя в нём.

И Терье им дружески руки потряс,

Дитя по кудрям потрепал.

«Признаюсь вам: вот кто поистине спас

От страшной минуты меня и вас!» –

Он тихо и просто сказал.

Вот яхта, Хеснессунн проходя,

Норвежский подняла флаг,

Там дикий прибой, ничего не щадя,

Кипел на белых камнях.

Рукой по глазам Терье Викен провёл –

Покончено с долгим сном:

«Всего я лишился и всё приобрёл,

И если Ты, Боже, меня нашёл,

Спасибо Тебе на том!»

Таким я видал его: в город он

Богатый привёз улов.

Он был, несмотря на седины, силён,

И весел, и бодр, и здоров.

Он девушек словом смущал озорным,

С юнцами, как равный, шутил,

Он в лодку садился прыжком одним

И, парус поставив, отважно под ним

В морскую даль уходил.

У церкви Фьере могила есть –

Открыта ветрам она,

Ни дерева нет, ни ограды здесь,

Но надпись на камне видна.

Одиннадцать букв: «Терье Вийкен» и год

Кончины –   белеют на нём,

Дожди его моют, и солнце печёт,

И дикое племя цветов растёт,

Его окружая венком.

После чтения они ещё немножко побеседовали.

– Это всё случилось не у нас во фьорде, а гораздо южнее, – сказала бабушка Аста. – Он вышел на лодке в море, а ведь тогда была война. Хорошо, что сейчас её нет.

– Верно, – согласился Каос. – Но Бьёрнар говорит, что в других странах есть. А этот Терье Викен был отличным моряком, правда?

– Правда, – согласилась бабушка. – Можем ещё завтра вечером про него почитать, чтобы ты с ним лучше познакомился.

– Ага, и послезавтра тоже, – сказал Каос и заснул.

Аслак, король лодки

На следующее утро, когда Каос пришёл на кухню, бабушка Аста как раз выжимала последний сок из мешка, который повесила накануне. За ночь сок вылился в таз, и он был почти полон. Бабушка и Каосу разрешила немножко помять мешок, красные струйки потекли у него между пальцев. Когда они выдавили всё до капли, бабушка убрала мешок, а сок из таза перелила в большую кастрюлю и сверху посыпала сахаром.

Вскоре на столе стояли восемь бутылок с соком, на каждую бабушка наклеила этикетку с датой, а внизу подписала: «Смородиновый сок, приготовлен Каосом и бабушкой Астой».

– Пожалуй, дам тебе с собой ДВЕ бутылки с соком, – сказала бабушка, – ведь ты так старался, помогая мне собирать ягоды. А теперь давай сходим в магазин, покуда туда не набежали летние гости.

Хорошо было выйти на улицу в столь ранний час, машин ещё не было, так что Каос с бабушкой могли шагать посередине дороги. Море притихло, почти все лодки были пришвартованы у берега, только рыбаки вышли на лов ещё затемно и пока не вернулись. В магазине уже были и другие покупатели, которые, видимо, тоже решили прийти пораньше, все они были местными жителями и знакомыми бабушки. Люди смотрели на Каоса и говорили:

– Ага, так вот какой сынок у Ханны! Такой большой крепыш!

Они его разглядывали, а потом спрашивали:

– Как же тебя зовут?

– Карл Оскар, – отвечал Каос.

– Ну конечно! Ведь твоего дедушку звали Карл.

– Да, – подтверждал Каос, – а другого Оскар, вот и получилось – Карл Оскар.

– Верно! – кивали люди и улыбались. Одни пришли за молоком, другие за маслом и кофе.