Тайна Каоса - Анне-Катарина Вестли

дров – сядешь на неё, и дождь не промочит. Каосу это очень нравилось. Всякий раз он ждал: не появятся ли его дождевые друзья. Так он называл улиток. В хорошую погоду их было не видно. Каос много раз их искал, но они все куда-то прятались. Он натянул резиновые сапоги и надел свитер, но плащ не взял – ведь он будет сидеть под навесом. Едва он вышел во двор, как сразу заметил большущую чёрную улитку, сначала она просто лежала в траве не двигаясь, а потом медленно тронулась с места и поползла. Почти незаметно. Но если зажмуриться, а потом открыть глаза снова, то увидишь, что улитка немножко продвинулась вперёд. Каос прибежал на кухню и спросил бабушку:

– Как ты думаешь, что любят чернушки?

– Какие ещё чернушки? – не поняла бабушка. Она читала газету, которую доставляли в Шерстенсвик два раза в неделю, и не сразу догадалась, о чём речь.

– Чёрные улитки, – объяснил Каос нетерпеливо.

– А, эти… Однажды я видела, как одна из них грызла лист салата, упавший на дорожку.

– Можно мне тоже такой лист?

– Да, – разрешила бабушка. – Возьми в ящике в буфете. Порви его на маленькие кусочки – увидишь, что будет.

Каос взял лист салата и снова убежал в сад. Он выложил зелёные кусочки перед улиткой, которая сперва замерла, но потом начала есть. Каос заметил, как она съела один кусочек, потом другой. Мальчик обрадовался: теперь у него появился настоящий домашний питомец, за которым надо ухаживать. Это был особый дождевой зверь. Но что будет, когда выглянет солнце? Улитка наверняка уползёт под землю или под камень, так что не найдёшь, где она спряталась. Зато, как только начнётся дождь, она наверняка выползет снова.

В дверях появилась бабушка Аста.

– Половина восьмого, – напомнила она.

– Иду, – ответил Каос, он понял, что его зовут ужинать. На прощание он наклонился и прошептал большой-пребольшой улитке: – Мне надо идти домой ужинать, увидимся в следующий дождь.

Бабушка накрыла стол в кухне голубой клеёнкой, такой чистой и блестящей, что казалось, она светится. Каос ел из старинной детской тарелки, когда-то из неё ела его мама. На дне были нарисованы жеребёнок и лошадь, а ещё мальчик в синей кепке, который смотрел в небо. Очень красивая тарелка, в такой любая еда кажется вкуснее.

– У нас были ещё две такие тарелки, – сказала бабушка, – но Эльза свою разбила, а Берит взяла свою с собой, когда переехала на север.

– Тётя Берит теперь что, очень-очень далеко отсюда? – спросил Каос.

– Да, – кивнула бабушка, – зато Эльза живёт со мной, только сейчас уехала в отпуск в Грецию. Теперь люди много разъезжают туда-сюда.

– И ты тоже разъезжаешь?

– Да, вот к вам приезжаю на каждое Рождество. Но в гостях хорошо, а дома лучше.

– Правда.

– А твоя тётя Эльза весь мир объездила. Жаль, что в этот приезд ты с ней не встретишься. Зато мне повезло: ты мне компанию составишь, а то бы я тут одна куковала.

– Как думаешь, мама уже доехала?

– Давай посчитаем. Автобусом до города часа два. Потом оттуда надо ехать на поезде. Пожалуй, она уже добралась до дома.

Каос представил себе вокзал в Ветлебю, вот бы ему оказаться сейчас там и встретить маму! Тогда бы они вдвоём пошли к Газетному дому. Нет, ничего не выйдет – он здесь, а она там. От этой мысли ему стало немножко грустно, но, чтобы не показать виду, он сказал бабушке:

– У вас-то тут поезда не ходят!

– Верно, только автобусы да лодки.

– А ты умеешь грести?

– Конечно.

– Может, сплаваем завтра куда-нибудь? – оживился Каос.

– Нет, на неделе у меня нет на это времени, и так хлопот много, – сказала бабушка. – Вот в воскресенье вечером может быть.

– Здорово! У тебя ведь тоже должен быть выходной!

– Так-то оно так, – вздохнула бабушка, – но как подумаю, сколько всего мне надо переделать: навести порядок в доме и в саду, сварить варенье, постирать бельё и повесить сушиться, сходить на кладбище и убрать на могилах.

– Папа и мама читают мне перед сном, – сказал Каос.

– И я тебе почитаю, – пообещала бабушка, – только надо решить, про что. Ладно, что-нибудь придумаем.

Каосу не терпелось узнать, что же выберет бабушка, и он побежал укладываться спать. В спальню вела маленькая лесенка. Вдруг Каос подумал: хорошо бы попробовать покачаться на перилах. Сказано – сделано! И вот он уже повис вниз головой. Висеть так было непросто, так что он вскоре снова встал на ноги. Но всё-таки у него получилось! Бабушка посмотрела на внука, а потом ушла на кухню мыть посуду. Она нисколечко не волновалась, что он упадёт.

Каос почистил зубы, умылся и лёг в постель. Это была большая кровать для взрослых, она стояла у одной стены, а у другой была ещё одна – там спала бабушка. Наконец она пришла. Что это у неё под мышкой? Какая-то толстая книга.

– Скажи-ка, Карл Оскар, слышал ли ты про Генрика Ибсена?

– Нет.

– Значит, ты и про Терье Викена не слыхал. Не испугаешься, если я прочту тебе взрослую историю, и даже немножко страшную?

– Не испугаюсь, – ответил Каос, хотя на самом деле не очень был в этом уверен. – А эта книга такая же страшная, как тот фильм, который мы смотрели у Кристиана? Там все били друг дружку по голове.

– Нет, здесь не так, – успокоила бабушка. – Ну, я начну, пожалуй. Не захочешь слушать – скажи.

И она начала:

– «Жил странный старик в нашем хмуром краю».

– Что значит в хмуром краю?

– Значит, в таком, где не часто солнце припекает, а сильные ветры носят по небу серые тучи. «С повадкой и взором орла».

– А это какой?

– Гордый как орёл, и видит далеко-далеко.

– Понятно.

– «Провёл он на море всю жизнь свою,

И людям не делал зла».

Бабушка начала чтение сначала. Каос так увлекся, что слушал не перебивая и ни о чём не спрашивал. Каос лежал и слушал и не просил, чтобы бабушка остановилась, хотя ему несколько раз становилось очень грустно, но это была хорошая грусть.

– Жил странный старик в нашем хмуром краю[2],

С повадкой и взором орла;

Провёл он на море всю жизнь свою

И людям не делал зла.

Но в час непогоды он страшен бывал

И словно бы одержим.

«Чудит Терье Викен!» – народ толковал.

Никто из товарищей не дерзал

Тогда заговаривать с ним.

А позже я видел однажды, как он

К нам в город привёз улов.

Он был, несмотря на седины, силён,

И весел, и бодр, и здоров.

Он девушек словом смущал озорным,

С юнцами, как равный, шутил,

Он в лодку садился прыжком одним

И, парус поставив, отважно под ним

В морскую даль уходил.

Всё то, что я слышал о нём не раз,

Теперь вам поведаю я:

Чудесным покажется мой рассказ,

Но всё это правда, друзья!

Я всё это знаю от тех, кто жил

С ним рядом в краю родном,

От тех, кто глаза старика закрыл,

Когда на седьмом десятке почил

Он вечным, спокойным сном.

Он был с детства мальчишка-пострел,

Раненько ушёл от родных,

Везде побывал он и всё посмотрел,

Был юнгой из самых лихих.

Но как-то однажды, придя в Амстердам,

По дому он вдруг заскучал,

На судне «Союз» (капитан был Прам)

Он прибыл к забытым родным берегам,

Но парня никто не узнал.

Да как его было, такого, узнать:

Он стал и силён, и красив!

Но умер отец, умерла и мать,

До встречи с сынком не дожив.

Бродил он, угрюмый, дней шесть или пять,

Но был он не зря моряком:

Не мог он бездомным по суше блуждать,

Уж лучше уйти и скитаться опять

В огромном просторе морском.

А годом позднее жену он взял.

Соседи шептались: «Гляди!

Напрасно он с нею судьбу связал,

Ещё пожалеет, поди!»

Всю зиму он прожил, счастливый вполне,

В уютном гнезде родном:

Цветы, занавески на каждом окне

И ярко на снежной блестел белизне

Весёлый маленький дом.

Но тронулись льдины, и Терье