Гюро и оркестр - Анне-Катарина Вестли

– Сделаем так, как говорит Эрле, – сказал Эдвард. – А мы с тобой попали впросак так же, как его учительница, потому что он нас всех умудрился провести.

На следующий день Сократа отвели на приём к глазному врачу. К нему не так-то просто было попасть, и многие месяцами ждали своей очереди, но Эдвард объяснил, почему Сократа нужно поскорей показать доктору, и его приняли без очереди. Оказалось, что у Сократа действительно очень плохое зрение и ему необходимы очки.

Через несколько дней Сократ уже надел сильные очки. Он даже сам удивился и обрадовался, потому что раньше не знал, как это здорово – всё хорошо видеть. В тот день, когда Сократу сделали очки, папа попросил его сходить в лесной домик и отнести туда от него письмо:

– В этом письме говорится о поездке с оркестром, поэтому пускай все его прочитают перед тем, как договариваться.

Сократ отправился в путь, но, прежде чем пойти в лес, он зашёл в домик дворника и позвонил в дверь. На пороге его встретила Эрле. Сократ молча постоял перед ней, чтобы она посмотрела на него в очках. Она их сразу заметила и сказала:

– Поздравляю, Сократ!

– Спасибо. Они очень сильные, и я теперь хорошо вижу.

Он ещё постоял перед Эрле и наконец спросил:

– А Гюро дома?

– Дома. Они с Эллен-Андреа ушли в подвал. Иди к ним, если хочешь.

– Во что они играют? В дедушку Андерсена?

Но сегодня у девочек была другая игра. Эллен-Андреа играла, как будто она маленький ребёночек, а Гюро была не Гюро, а дядя Андреас, но все звали его не Андреасом, а Малышом.

Сначала Гюро мало что поняла из того, что говорила тут Эллен-Андреа, но потом Эллен-Андреа посмотрела очень серьёзно и сказала:

– Я всё расскажу тебе, Гюро, только смотри, никому об этом ни гугу!

Гюро решила устроиться поудобнее и села, потому что, когда Эллен-Андреа затевала рассказывать какую-нибудь историю, это всегда бывало надолго. На всякий случай она взглянула на мизинчик Эллен-Андреа, чтобы узнать, взаправдашняя ли это будет история или нет. Мизинец Эллен-Андреа оставался в покое.

– У нас с тобой, Гюро, всё одинаково, – сказала Эллен-Андрея.

Гюро не поняла, о чём говорит Эллен-Андреа. Гюро жила в домике дворника с Эрле, Бьёрном и Лилле-Бьёрном. До этого они с мамой жили в корпусе «Ц», а ещё раньше в Гампетрефе. Это было давно, ещё при папе. Потом папа умер, и сначала им с мамой было очень одиноко, но потом они познакомились с Тюлинькой и Андерсеном, а потом с Бьёрном и Лилле-Бьёрном и с тех пор больше уже не были одинокими.

Эллен-Андреа жила у мамы и папы и очень часто проводила время в папиной приёмной, там она играла, как будто она медицинская сестра и помогает принимать больных, поэтому Гюро подумала, что у них всё вовсе не одинаково и что так даже лучше.

Эллен-Андреа заметила, что Гюро не поняла, о чём она говорит, и поспешила объяснить:

– Я о том, что мой папа тоже умер.

– Что ты! – сказала Гюро, внимательно следя за мизинцем Эллен-Андреа. – Как это твой папа, доктор, умер! Это неправда. Я видела его в Тириллтопене. Он же был с тобой на концерте. Скажи, что это неправда!

Гюро знала, что папа Эллен-Андреа хороший. Ведь это он вылечил её в прошлом году от воспаления лёгких.

– Не он! – сказала Эллен-Андреа. – Ты подумала на папу Филиппа. Нет, он, слава богу, не умер, и мы с мамой очень даже рады, что он живой. Я зову его папой, а иногда говорю про него «мой отец», а когда ласкаюсь, то зову «папа Филипп». Нет, он не умер. А это я про другого папу: умер другой мой папа.

– Да ну тебя! Опять ты выдумываешь!

– А вот и нет! – сказала Эллен-Андреа. – Потому что мама мне все рассказала, как оно было на самом деле, потому что они сказали, что не хотят меня обманывать. А дело было так, что сначала мама познакомилась с другим человеком. Он был совсем молодой, почти ещё мальчик, и мама тоже была совсем молоденькая, и вот они поженились, а жить им было негде, потому что у них не было денег, чтобы платить за квартиру. Но потом их пустили жить в избушку на краю Бесбю, совсем малюсенькую, и они поселились в ней, потому что это стоило очень дёшево, а потом мой отец сильно заболел и вдруг умер, мама говорит – совершенно неожиданно, а она в это время ожидала меня. Ты только представь себе – она осталась одна-одинёшенька на всём белом свете! А потом она тоже заболела из-за того, что я родилась, и решила, что надо меня кому-нибудь отдать. Понимаешь, она ведь думала, что не выживет, и очень боялась, что я останусь одна и умру с голоду, и потому утром в первый день Нового года раным-ранёшенько отнесла меня к церкви и оставила на паперти. Но она, хотя и была больная, не бросила меня там одну, а затаилась в сторонке, спрятавшись за деревом, и стала ждать на морозе, что будет. И вдруг идёт мальчик со своим младшим другом, и это были Малыш и Щепкин. И тут моя мама обрадовалась, ей показалось, что мальчик очень добрый. Так оно и оказалось, потому что это был Андреас. Он отнёс меня к себе домой, и меня там оставили жить, а потом они разыскали мою маму и её тоже пустили к себе, чтобы она жила со мной. И так мама познакомилась с Филиппом, старшим братом Андреаса, и мама так сильно полюбила Филиппа, а Филипп так сильно полюбил маму, что постарался поскорее закончить школу и так хорошо учился, что стал доктором. А мама училась дома и прошла школьную программу вместе с бабушкой, ну, это мама Малыша и Филиппа. Потом мама выучилась на медицинскую сестру, и они вместе сдали какие там нужно экзамены, и я иногда жила у бабушки с дедушкой и Андреаса, а иногда у Тиллы и Констанцы, и эти имена мне тоже дали в честь них. Ну вот! А сейчас я как будто лежу на паперти перед церковью, а ты меня там находишь, так что ты будешь Малышом!

Гюро согласилась, но, когда игра дошла до того места, когда она поднимает с паперти ребёночка, на лестнице, ведущей в подвал, послышались чьи-то шаги. Это пришёл Сократ.

Эллен-Андреа, которая в эту минуту, оставаясь «ребёночком», в то же время сделалась собой нынешней, сказала:

– За кого ты будешь играть, за старшего брата Филиппа или за двух пожилых тётенек – Тиллу и Констанцу? – Но, взглянув на Сократа, она забыла, что сейчас она «ребёночек»: – Ой, надо же! Да у тебя, оказывается, очки! Какие красивые! Наверное, дорогие!

– Да, – подтвердил Сократ.

Подойдя поближе к Гюро и Эллен-Андреа, он как следует их рассмотрел:

– Теперь я по-настоящему буду знать, какие вы с виду, – сказал он.

– А что, ты раньше думал, что у меня волосы зелёные или лицо страшучее? – спросила Эллен-Андреа.

– Нет, – сказал Сократ. – Я видел плохо, но не настолько, а сейчас вижу гораздо лучше.

Ещё раз посмотрев на Гюро, он сказал:

– Хотите пойти со мной в лесной домик? Я иду туда отнести письмо.

– Конечно да, – сказала Эллен-Андреа. – Вот бы и нам с Гюро тоже очки, тогда мы пришли бы туда все очкастые!

– А вот это уже было не всерьёз, Эллен-Андреа! – сказала Гюро.

– Ага, – улыбнулась Эллен-Андреа, пошевелив согнутым мизинчиком. – Один раз я надела папины очки и пошла в лес. И в очках я видела, что люди думают, а потом я увидала добрую фею, и она заколдовала очки так, чтобы я видела в них всякие чудеса.

– Ну конечно, – сказала Гюро. – А теперь давайте уже пойдём.

– А вдруг там никого нет дома, – сказала Эллен-Андреа. – Придётся нам тогда оставить письмо в хлеву у коровы Розы и Бычка, и рано утром они его там найдут. Или нам придётся ждать их во дворе, а они всё не идут и не идут, потому что как раз уехали отдыхать. И все люди будут думать, что мы тут живём, а мы будем делать вид, что и правда там живём и присматриваем за домом.

Так они шли лесной дорогой, а когда подошли к воротам, то увидели на дворе Самоварную Трубу. Самоварная Труба почти и не тявкнула, наверное, потому, что считала их знакомыми. Дома оказался Мортен, и в гостях у него был Лилле-Бьёрн. Он почти каждый день ходил к Мортену, и Гюро не удивилась, встретив его здесь. Сократ передал письмо