Город пробужденный - Богуслав Суйковский

И тут же повернулся к Керизе, чтобы доказать, что внимательно слушал ее рассказ:

— Эта Лаодика была, верно, самой усердной простибулой среди скучающих богачек. Что она способна проявить стойкость, я и не думал! О, говори, говори дальше!

— Тридон! — воскликнул он, выслушав остаток рассказа. — Старый негодяй, но по-своему честен! Не забыл! Ха, Мелькарт получит от меня щедрую жертву! Благодаря ему ты спаслась! Говоришь, в той расселине удобная гавань? Клянусь всеми демонами моря и скал! Ведь и я там вылезал, когда как раз покинул Тридона! Тьфу, кабиры мне разум помутили, я думал, это та, которую мы завалили после попытки высадки римлян! А это ведь в другой стороне! Надо предупредить Гасдрубала! Он пренебрегает полуостровом Мегара, слабые дозоры там держит…

— И продажные! — с нажимом напомнила Кериза. — Бомилькар проводил через калитку у кладбищ кого хотел! Я же видела! Калитка была открыта, а рядом — никого!

— Верно! Псы! Но как дознаться, кто тогда нес службу? Нужно будет поставить там самых надежных, неподкупных людей!

— А есть ли такие? — с горечью спросила Кериза. — Все дело лишь в том, сколько и чем платить! Одного прельстит золото, другого — девка…

— А третьего — сытная еда! — с тревогой признал Кадмос. — О, это скоро может стать величайшим искушением! Знаешь, что оказалось? Склады Гимилькара и Эшмуназара пусты!

— Потому-то они и бежали!

— Верно, кто-то их предупредил. Ибо Гасдрубал приказал забрать эти склады и выдавать продовольствие экономно тем, у кого нет своих запасов. А тут оказалось, что ничего нет! Ах, псы, подлые, прокаженные псы! Гасдрубал рассчитывал, что там продовольствия хватит хоть на год, а между тем…

— Но что случилось? Куда делись такие огромные запасы? — спросила перепуганная Кериза.

Она постоянно была среди людей и лучше знала их беды, чем Кадмос, думавший лишь о войске и этим войском оплачиваемый и кормимый, и лучше знала, как тяжело приходится большей части населения. Теперь, когда город окружен и заперт, когда склады могли бы стать спасением!

— Куда делись? Неизвестно! Но я бы не удивился, если бы они достались римлянам! — взорвался Кадмос. — От таких негодяев можно ожидать чего угодно! Лишь бы нажиться!

— Это правда, — признала Кериза. — Некоторые, да, некоторые из них унесли столько золота, что едва могли его поднять! Бомилькар отобрал у них все и еще заставил грести!

Переутомление, нервное напряжение стольких дней внезапно взяли верх, и Кериза прижалась к плечу любимого, содрогаясь в приступе рыданий. Но так же внезапно плач этот перешел в неестественный, нервный смех.

— Эшмуназар? Ха-ха-ха! Его-то рука богов настигла быстро! Знаешь ли ты, ах, знаешь ли, что, когда мы спускались в ту расселину, он поскользнулся и растерял все свои сокровища? А Бомилькар в гневе приказал за это бросить его за борт! Ха-ха-ха! Понимаешь? Как… как паршивого пса! Такого, у которого клочьями лезет шерсть! А у Эшмуназара так же вылезали искусственные пряди из завитой бороды!

Она с усилием овладела собой и с минуту стояла так, прижавшись к плечу Кадмоса, лишь быстро и прерывисто дыша. Огромный камень, выпущенный из онагра, загудел над ними и с грохотом ударился в третью стену. Там раздался крик, издалека донесся грохот катящихся обломков, но они не обратили на это внимания.

Кериза начала шептать мягко, тихо, но Кадмос услышал бы ее даже сквозь величайший шум и грохот:

— Тридон отпустил меня и отвез, когда я сказала, что я твоя жена, дорогой! Я знаю, ты хотел… Я откладывала, но думаю, что была неправа! Если… если ты еще хочешь… Пусть то, что я сказала Тридону, станет правдой!

— О, любимая! — Кадмос схватил девушку в объятия и радостно прижал к себе. — Наконец-то! Скорее! Бежим в храм! К Танит, правда?

— Но, дорогой мой, ведь еще ночь! Храм закрыт! Да и ты не можешь сейчас уйти со стен! Ведь штурм!

— Это не штурм! — Кадмос презрительно махнул рукой. — Это даже не подготовка к штурму! Но… но ты права! Я не могу сейчас уйти! Утром меня сменит Герастарт. Тогда и пойдем! Только… только у меня нет дома, куда можно было бы внести пылающие головни из твоего очага!

— Очаг? — тихо прошептала она. — Дорогой мой, разве этот пылающий город — не наш общий, самый священный очаг?

Внезапно она подняла голову, взглянула ему в глаза твердо, решительно. И через мгновение прошептала:

— Лаодика пела на веслах, хоть ее за это страшно били. Пела: «Хой, Адон, вэ хой Родох!» Она думала о городе! Но это неправда! Не горе, а победа и слава! А у нас должны быть дети, много детей, чтобы воспитать их людьми, по-настоящему любящими свой город! Не такими, что решились на великий поступок лишь в час ужаса! А до того думали лишь о себе! И не такими, для которых божество — золото, а отечество — любая страна, где им хорошо!

54

Элиссар умела, хоть и с величайшим трудом, скрывать от мужа и от людей свое огромное изнеможение, но Лабиту заметила это сразу. Поэтому она в нескольких словах объяснила причину своего прихода и тут же приступила к делу.

— Я пришла с просьбой, достопочтенная! Скорее к твоему мужу. Но боюсь, он отвергнет ее, даже не выслушав до конца, поэтому я решила просить тебя, баалат! Твое слово, может быть, только твое, значит для вождя все!

Элиссар испытующе взглянула на жрицу и со вздохом отвернулась. Лабиту так отчетливо сделала ударение на словах «только твое». Значит, это не только ее, любящей жены, наблюдение, но и других. Лабиту теперь почти не покидает храма. Значит, эти наблюдения ей кто-то подсказывает. Хотя… чему тут удивляться! В такие времена, как сейчас, на вождя смотрят все. И видят все!

Ибо нельзя обманываться и закрывать глаза на очевидное: Гасдрубал изменился. А вернее, меняется постоянно. Он перестал созывать советы, не допускает к себе людей, а когда не может этого избежать, становится нетерпелив, гневлив, любой совет или указание встречает вспышкой злобы. Стал неровен, почти непредсказуем. Когда Кериза, жена Кадмоса, рассказала историю побега Бомилькара, он приказал распять на калитке всех командиров стражи, что стояли там поочередно. И не дал себе даже объяснить, что среди них наверняка есть невиновные. Зато сотника, который бежал со стен и пытался укрыться