9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

— нарочито отчетливо выделяя каждое слово, будто изрекая непреложную и не терпящую возражения истину. Привыкнуть к этому было, вероятно, трудно, но причина столь откровенной напыщенности довольно-таки скоро объяснилась. Когда состав, тяжело пыхтя, тронулся, чиновник не без важности представился:

— Надворный советник Лимке, Эдуард Феликсович, по финансовой части… Направляюсь в Могилев по приглашению своего старинного товарища его превосходительства генерала Пустовойтенко Михаила Саввича. Знакомы с ним?

«Вот, значит, откуда спесь твоя, господин надворный советник! — пронеслось в голове Листка. — Чиновник седьмого класса едет в Могилев по приглашению самого генерал-квартирмейстера Ставки! Только для чего ты ему понадобилась, конторская крыса, в такое-то время?»

Вслух ответил медленно и уклончиво:

— Нет, пока не имел удовольствия быть представленным…

— А с кем имею честь коротать, так сказать, время поездки? Вы также в Могилев? Или на фронт?

— Листок Алексей Николаевич, — через губу представился ротмистр. — Еду по назначению в Могилев…

Лимке вонзил в него свои темно-карие глазки:

— Вот как? Что ж, очень может статься, будем служить вместе…

— Служить? — быстро переспросил Листок.

Попутчик, кажется, смутился:

— Возможно, что и так… Поскольку еще не знаю, по какой части меня пригласили. Так что непременно следует подружиться! И лучше всего за чашкой крепкого чая и рюмкой коньяка! Я как раз запасся прекраснейшим коньяком!

Подружиться, однако, не получилось. Не помог и французский коньяк, который, впрочем, обошелся двумя рюмками, — между ними как-то сразу выросла стена отчуждения. Говорили мало и только самыми ничего не значащими фразами.

Не менее прохладно простились. Наутро, уже подъезжая к Могилеву, Лимке — как показалось Алексею Николаевичу — скорее подчеркивая значимость собственной персоны, нежели из вежливости, поинтересовался:

— Вас встречают?

— Думаю, что нет.

— А мне обещали подать автомобиль его превосходительства…

Отчего-то, не договорив, надворный чиновник смолк. В обычных обстоятельствах за этой фразой следовало бы вежливое: «…так что, без церемоний, коллега, поедем вместе!» Но нет, надворный советник промолчал.

Ухмыльнувшись, Листок произнес:

— За меня не беспокойтесь, Эдуард Феликсович, — найму извозчика…

Лимке лишь искоса взглянул на него, но так ничего и не сказал.

И действительно, вагон еще только, скрежеща, подходил к заснеженной платформе, как в дверь купе постучали и перед ними предстал могучий усач. По выправке, ни дать ни взять — гвардеец, но, что было удивительным для «автомобиля его превосходительства», отчего-то в штатском. Когда же этот бравый мужлан открыл рот, то оказалось, что он еще и с манерами околодочного: даже не удостоив взглядом старшего офицера, он сразу и в бесцеремонной форме обратился к надворному советнику:

— За вами! Где вещи?

Уже накинув пальто, Лимке обернулся и как-то обреченно произнес:

— Прощайте, Алексей Николаевич… Бог даст, еще свидимся!

— До свидания, Эдуард Феликсович! — холодно произнес Листок.

Трудно сказать по какой причине, но вдруг у него возникло странное чувство, что с этим спесивым чиновником они действительно встретятся и встреча эта будет неприятной. Странное чувство, конечно…

Когда они вышли, Листок даже потряс головой, дабы сбросить наваждение — что за чушь!

Однако он ошибался, говоря, что в Могилеве его никто не встречает: едва облачился в шинель, в дверь вновь постучали. Он даже подумал, что вернулся усач за оставленной надворным советником вещью, но дверь широко распахнулась, и чей-то звонкий голос спросил:

— Простите, ваше высокоблагородие, вы ротмистр Листок?

Алексей Николаевич повернулся и с удивлением уставился на молоденького офицера:

— Чем могу служить?

Лихо козырнув под щелчок каблуков, офицер представился:

— Прапорщик Беляев, господин ротмистр! Приказано сопроводить в гостиницу!

— Кем приказано?

— Дежурным генералом, господин ротмистр! Позвольте багаж!

— Что ж вы так кричите, любезный, не на плацу же… — поморщился Листок и кивнул на чемоданы. — Тащите уж, коль велено…

Прапорщик в полуобороте склонился над порогом и жестом подозвал кого-то из прохода. Тут же в двери просунулась голова великовозрастного нижнего чина, по погонам — младшего унтера-офицера.

— Выноси! — нарочито строго прозвенел прапорщик. И уже обращаясь к Листку: — Пройдемте к коляске, господин ротмистр! Здесь рядом!

«Ай да Болховитинов! — глядя на их возню, мысленно похвалил Листок начальника штаба Кавказской армии. — Все устроил — и в Москве, и здесь, в Могилеве! С чего бы это? Не такая уж я великая птица, чтобы так опекать…»

Уже в повозке спросил усевшегося рядом прапорщика:

— Правильно ли поняли приказ, молодой человек, вести меня в гостиницу? Прежде мне следовало бы представиться генералу Пустовойтенко.

— Все так, господин ротмистр, но его превосходительство до обеда заняты, — невозмутимо ответил Беляев. — Распорядились прежде разместить в гостинице и доставить на аудиенцию по команде.

Сказал и коснулся плеча унтер-офицера, только что вскочившего на место возницы:

— В «Метрополь», Семеныч!

— И что за гостиница? — поинтересовался Листок, отваливаясь на спинку сиденья. — Далеко ли от Ставки Верховного?

— А здесь все близко! — охотно отозвался Беляев. — Верховный главнокомандующий — его императорское величество — в губернаторском дворце расположились, а самая Ставка — в зданиях на Губернаторской площади. Так что для чинов Свиты и Ставки отвели самые ближайшие к ним гостиницы. Да вы и сами все увидите! Конечно, не парижский «Сен-Жермен», но вполне приличные.

Некоторое время ехали молча. Но Беляев оказался человеком словоохотливым. Едва выехали на широкую улицу, упирающуюся вдалеке в какие-то красные постройки, он с видом старожила вдруг принялся объяснять:

— Местная достопримечательность, господин ротмистр, — главная улица губернского города, Днепровский проспект. Прямой что ваш Невский — версты на четыре. Тянется до самой Губернаторской площади, о которой я говорил… Да вы можете сориентироваться по ратуше — вон она торчит вдали… Там площадь и есть. Там же и дом Верховного… А гостиницы, значит, чуть ближе, не доезжая. А дальше дороги уж нет — крутой берег Днепра. Оттого и назвали проспект Днепровским, что ведет к Днепру. Парк там красивый, над рекой самой. Только нашему брату вход запрещен — там место царское, для его величества прогулок. Говорят, каждый день гуляет с цесаревичем. При нем он. И супруга его, императрица Александра Федоровна, с царевнами сегодня прибыли…

Беляев смолк и искоса глянул на ротмистра, будто желая понять, какое впечатление произвели его слова. Но Листок в задумчивости молчал, рассеянно разглядывая серые строения, проплывающие по сторонам улицы. Словно заподозрив, что наговорил офицеру лишнего — не дай бог из важных особ, — Беляев кашлянул и осторожно поинтересовался:

— А вы сюда