28 мгновений весны 1945 года. Иллюстрированная версия - Вячеслав Алексеевич Никонов

представитель Дёница, очевидно, для переговоров о капитуляции оставшихся сил противника. Я немедленно посылаю русскому Верховному командованию, в котором сообщаю, что я предлагаю поручить этому представителю рекомендовать своему правительству капитулировать перед русским Верховным командованием тем силам противника, которые стоят перед русскими, и капитулировать передо мной теми силами, которые стоят перед моим фронтом, включая Норвегию.

Командующий германских ВМС генерал-адмирал фон Фридебург подписывает акт о капитуляции немецких войск в северо-западной Германии, Дании и Нидерландах в штабе командующего 21-й группой армий союзников фельдмаршала Монтгомери (справа).

Люнебургская пустошь, Германия

Май 1945 г.

Я предлагаю это русским, если их устраивает, чтобы капитуляция на обоих фронтах была произведена одновременно и в самое ближайшее время».

Адмирал Ханс фон Фридебург поехал в Реймс с полномочиями от Дёница договориться о сдаче остающихся немецких войск, но только на Западном фронте.

С советской стороны вся эта картина с сепаратными переговорами и односторонними капитуляциями выглядела, безусловно, не такой гуманитарной и благостной. Адмирал Кузнецов так расценит принятие западной стороной немецких условий. «Монтгомери принял предложение и приказал с 4 мая прекратить действия английской авиации против немецкого флота. Вместе с тем англичане не стали мешать гитлеровцам вывозить свои войска с побережья.

“Монтгомери неофициально разрешил продолжать эту эвакуацию, которая шла до 9 мая, когда вступил в силу документ о безоговорочной капитуляции. Это была самая массовая эвакуация за всю войну”, – так пишет английский историк С.Э. Морисон в книге “Битва за Атлантику выиграна”. В результате морем до 9 мая гитлеровцы вывезли с востока в английскую зону более двух миллионов человек».

И, естественно, англо-американцы с этого момента перестали беспокоить с воздуха немецкий флот, противостоявший советскому.

Дёниц тянул время, чтобы дать войскам и беженцам уйти к англо-американцам.

Запас времени немецкому командованию давало наличие все еще крупных и боеспособных группировок немецких войск. Вальтер Шелленберг подчеркивал: «Единственное, что задерживало капитуляцию, было то обстоятельство, что в Богемии и Моравии соединения фельдмаршала Шёрнера и генерал-полковника Рендулича еще сохраняли боеспособность. В их составе насчитывался почти 1 млн человек, они были оснащены боеприпасами и провиантом в таком количестве, которого хватало бы на семь недель, и в состоянии были оказать серьезное сопротивление русским».

Операция по взятию Праги была тем более актуальной, что под давлением высшего политического руководства США и Великобритании военное командование англо-американских экспедиционных сил нацелилось на то, чтобы взять Прагу раньше советских войск.

Командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев замечал: «Если 30 апреля Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Западной Европе Эйзенхауэр в своем письме предлагал нам установить демаркационную линию, с которой мы были в принципе согласны, и которая потом действительно была установлена, то 4 мая, несмотря на уже достигнутую договоренность, Эйзенхауэр в своем новом письме… Антонову писал уже совсем другое».

В послании Эйзенхауэра говорилось: «Мы собираемся начать наступление в Чехословакии к общей линии Ческе-Будеёвице – Пльзень – Карлсбад и захватить эти города. Позже мы будем готовы продвинуться в Чехословакии, если потребует обстановка, до линии рек Влтава и Эльба, чтобы очистить западные берега этих рек».

Это дополнение включало в зону действия американских войск и саму Прагу. Командующий 4-м Украинским фронтом Еременко возмущался: «Данное заявление было сделано несмотря на то, что ранее уже были согласованы демаркационные линии».

Москва предпочла поспешить. «План Пражской операции – последней крупной операции Советских Вооруженных сил в Европе – окончательно был разработан к 4 мая 1945 г. Войскам 1-го Украинского фронта в этот день в 1 час 10 минут была отдана оперативная директива. В ней указывалось: “Армии правого крыла фронта переходят в стремительное наступление по обоим берегам р. Эльба в общем направлении на Прагу с целью разгромить дрезденско-герлицкую группировку противника, а танковыми армиями на шестой день операции овладеть столицей Чехословакии г. Прага”».

По мере того, как смолкали пушки, все громче заявляла о себе большая дипломатия.

Четвертого мая со взятием Берлина Сталина поздравил глава Временного правительства Франции генерал де Голль: «Я направляю Вам свои самые горячие поздравления по случаю взятия столицы Германии. Франция и ее армия приветствуют величайшую победу в этой войне, одержанную прославленными советскими вооруженными силами».

Полагаю, советский лидер рассчитывал на поздравления и от других союзников. Но не дождался.

Трумэн отметился очередным резким посланием, адресованным Сталину: «Мне едва ли необходимо говорить Вам о том, что я согласен со взглядами в отношении реорганизации Польского правительства, изложенными в послании г-на Черчилля от 28 апреля…

Три министра иностранных дел на своих совещаниях по польскому вопросу еще не смогли выработать удовлетворительную формулу. Я считаю чрезвычайно важным, чтобы удовлетворительное решение этой проблемы было найдено в наикратчайший срок.

Я должен сказать Вам, что любое предложение в отношении того, чтобы представители теперешнего Варшавского Временного правительства были приглашены в Сан-Франциско с оговорками или без каких-либо оговорок, совершенно неприемлемо для Правительства Соединенных Штатов. Для Соединенных Штатов согласие на такое приглашение означало бы признание настоящего Варшавского Временного правительства как представительного правительства Польши. Это было бы равносильно отказу от соглашения, достигнутого в Крыму».

Сталин долго не отвечал на упомянутое Трумэном длинное и прочувствованное послание, которое получил от Черчилля 27 апреля (не 28-го, как у Трумэна). Очевидно, что события, связанные с завершением Берлинской операции, сильно отвлекали его внимание от проблем дипломатии. Кроме того, в Москве не было обычного автора проектов посланий западным лидерам – Молотова, которого на хозяйстве наркомата иностранных дел в тот момент замещал Андрей Януарьевич Вышинский, не посвященный в таинства отношений лидеров Большой тройки.

Теперь Сталин созрел для ответа. Союзникам он сильно не понравился. После взятия Берлина у генсека было еще меньше оснований считать доводы западных партнеров в отношении Польши, Восточной и Центральной Европы в целом обоснованными.

Сталин предпочел не заметить эмоциональный порыв Черчилля в его послании от 27 апреля и обратился к жесткой геополитике польского вопроса: «1…Вполне понятно, что без того, чтобы действующее ныне в Польше Временное правительство, опирающееся на поддержку и доверие большинства польского народа, было принято за основу будущего Правительства национального единства, нет возможности рассчитывать на успешное решение задачи, поставленной перед нами Крымской конференцией.

2. Я не вижу возможности присоединиться к Вашим соображениям относительно Греции в той части, где Вы предлагаете установить контроль трех держав над выборами. Такой контроль в отношении народа союзного государства нельзя было бы рассматривать иначе как оскорбление этого народа и грубое вмешательство в его внутреннюю жизнь…

Мы настаиваем и будем настаивать на том, чтобы к консультации об образовании будущего Польского Правительства были привлечены